— Никто не может сделать центурионом мальчишку, который отслужил всего два года, — заметил Валенс. — Ты попросту угробишь свою центурию и погибнешь сам. Чему ты научишь подчиненных? Как будешь командовать?! Что станешь делать в бою?
— Сколько я должен отслужить? — спросил Гай.
— Десять лет. Или минимум пять, если будет большая кампания. Тогда тебе передадут мою самую последнюю центурию в легионе.
Валенс скривил губы: если бы не его любовь к Вакху, он мог бы дослужиться до примипила.
— Здесь сорок тысяч сестерциев. — Адриан выложил перед Приском четыреста золотых. — На обмундирование центуриона. Они будут дожидаться тебя в легионном хранилище. Заберешь, как только ты заслужишь чин в боевой обстановке.
Сорок тысяч! У всех загорелись глаза.
— Не забудь составить завещание, — напомнил неожиданно Молчун. — Чтобы мы поделили твои денежки, если даки отпилят тебе голову.
Голова…
Приск прищурился.
— Кое-что еще, Адриан. Одна просьба. Не чин и не повышение…
— Золота больше не дам.
— Не деньги. Нет… Отдай мне голову Авла Эмпрония. — В голосе Приска послышалась мольба. Никого и никогда он так не просил.
Глава VI
Траян в Риме
Осень 852 года от основания Рима
[123]
Рим
Известие, что Траян возвращается наконец в Рим, пришло в столицу в начале октября 852 года. Город переполошился. Все ждали перемен и гадали — каких.
По Риму ползли слухи, что новый правитель задумал какое-то особое действо. Прежде принцепса прибыли его доверенные люди, заняли Палатинский дворец, преторианцам велено было оставаться в лагере. Многие аристократы выехали встречать императора — ждали за сто миль от Города. Траян прибыл в Рим только к концу месяца. Он шел по своей столице, по запруженным народом улицам, по узкому проходу, что оставила для него его личная стража, на Форум, в центр мира, в Сенат.
Траян назвал сенаторов коллегами и обещал всем свободу.
Все гадали, что это значит. Сенаторы — подтвердит ли новый принцепс обещание Нервы не казнить отцов-сенаторов без приговора самого Сената. Преторианцы — велики ли будут донативы нового императора — ведь наградные Траяна так и не были выплачены. Римский плебс надеялся, что увеличат бесплатные раздачи хлеба, вина и масла и запишут новых детей в списки на пособие. А главное — сулят ли грядущие годы правления мир или войну, а если войну, то где и какую, будут ли игры, пиры и другие раздачи, и какие тессеры раздадут в театре, а какие — в амфитеатре Тита.
Через месяц Траян велел арестовать всех доносчиков по заранее составленным спискам.
* * *
Эмпроний проверил запор на повозке — нельзя ли выбраться. Нет, нельзя. Замок снаружи был прочный. К тому же следом ехали верхом шестеро преторианцев. Просто так не выпрыгнешь на дорогу, не побежишь. Куда их везут? Одним богам ведомо. Когда поутру вывели из карцера и потащили в повозку, кто-то из арестантов шепнул, что их повезут в Остию. Значит — в порт. В изгнание? В Азию? Точно не в Египет — туда не ссылают. Может, направят в Вифинию, где-нибудь в Никомедии чистить клоаки и мостить улицы. Или на рудники? Десять лет на рудниках — больше не держат, после выпускают и опять же отправляют чистить нужники и мостить улицы. Но кто выдержит десять лет на рудниках?
Авл невольно повел плечами. Он был молод, но не то чтобы очень силен. Вот же Судьба-злодейка опять подгадила! Только-только сумел он кое-что скопить, домом обзавестись — и нате — явились ночью, загребли — и под замок.
— А Регул здравствует. Его ведь с нами нет, этого Регула, самого главного… Он по-прежнему при деньгах, и к нему по-прежнему пол-Рима ездит с поклонами, — пробормотал кто-то в темноте повозки. — В Сенате заседает, ублюдок.
— Это точно. Уж сколько Регул народу извел, мы рядом с ним — овечки против волка. Мне вон глаз подбили… — жаловался другой.
Да уж, когда преторианцы волокли по улицам арестованных доносчиков, народ вопил от восторга, в них кидали всем, что под руку попадется: камень так камень, кусок черепицы — так кусок черепицы. Дерьмом кидали тоже.
— Я вообще ничего не сделал… — донесся из угла плаксивый голос.
«Меня-то за что?» — размышлял Авл.
После Силана и Гая Остория он больше ни на кого не доносил, выступал адвокатом в суде, довольствуясь мелкими взятками (поскольку адвокаты официально не должны были брать плату), подарок Домициана в пять миллионов расходовал экономно. И вдруг арест…
— Вылезай! — приказал преторианец.
Задняя дверца отворилась, арестанты стали выпрыгивать из повозки.
Преторианцы верхом на черных конях оцепили арестованных. Тот парень не ошибся, их привезли в Остию, эти морские ворота Рима, прямиком на причал. Здесь уже ждал корабль. Трап перекинут. Но только — что это за корабль! Даже отсюда, с берега, видны щели в бортах, ни мачты, ни паруса нет, к носу привязаны смоленые канаты, переброшенные на корму другого корабля — быстроходной многовесельной триремы.
Толпа зевак собралась в стороне и все увеличивалась. Прибыло несколько повозок — видать, из самого Рима приехали те, кто побогаче, поглядеть, как новый император расправляется с их врагами.
— Веселей! — гаркнул преторианец и подтолкнул Авла копьем в спину.
Авл шагнул на трап, поднялся на борт. На палубе щелястого корабля уже сидело человек тридцать, доставленных прежде. Кое-кто был связан, с цепями на ногах, другие — свободны.
— Веселей! — вновь крикнул преторианец.
— Что ему так весело-то! — простонал доносчик с подбитым глазом.
— Куда мы поплывем на этой дырявой посудине? Она мне напоминает дуршлаг, через который моя кухарка процеживает дешевое вино к обеду, — заметил дородный и уже немолодой человек.
— Фалерна тебе точно не видать! — заверил один из арестованных.
— Пойдешь на корм рыбам!
— Соленую морскую водичку будешь пить.
Время-то — поздняя осень, вода холодная. Не ледяная еще, но долго в такой не поплаваешь.
Когда последний арестант поднялся на корабль, четверо моряков подняли якорь, потом перебежали по трапу на причал, после чего трап убрали. Команды на корабле не осталось, не было и рулевых весел — ни одного, не говоря уже о кормчих. Трос на носу натянулся, и трирема, весело вонзая в темную синь весла, потащила на буксире корабль с арестованными в море.
— Это вам за доносы! — неслось с берега.
— Тоните!
— Скольких погубили, мерзавцы! — кричали ободранцы в первом ряду.
— Как будто мы на них доносы писали! — заметил дородный любитель фалерна.
