— О чем ты думаешь? — спросила Сьюзила.
— О Сократе.
— О Сократе?
— Он болтал, болтал, болтал — даже когда проглотил яд. Не позволяй мне говорить, Сьюзила. Помоги мне выбраться из моего собственного света.
— Помнишь, как в прошлом году, — начала Сьюзила, — мы все поехали к старому храму Шивы возле Высокогорной станции? Ты с Робертом, я и Дугалд, и наши дети — помнишь?
Лакшми помнила: лицо ее озарилось довольной улыбкой.
— Помнишь ли ты вид, открывающийся из западного окна храма, которое выходит на море? Тени облаков, как чернила — синие, зеленые, пурпурные... А сами облака — белые, свинцовые, угольно-черные, атласные... И когда мы смотрели, ты задала нам один вопрос. Помнишь?
— Да, я спросила о Чистом Свете.
— Да, о Чистом Свете, — подтвердила Сьюзила. — Почему люди называют сознание Чистым Светом? Потому ли, что солнечный свет так прекрасен, что они уподобляют природу Будды самому чистому из всех сияний? Или — наоборот — солнечный свет кажется им прекрасным, потому что они с самого рождения постигают сознание как Свет? Я первой тебе ответила, — сказала Сьюзила, улыбнувшись. — К тому времени я только что прочла книгу одного американского бихевиориста и, продолжая над ней размышлять, дала тебе так называемый «научный ответ». Люди отождествляют сознание (каково бы оно ни было на самом деле) с видением света, потому что находятся под впечатлением множества виденных ими восходов и закатов солнца. Но Роберт и Дугалд не согласились со мной. Чистый Свет, настаивали они, первичен. И вы восторгаетесь солнечными закатами только потому, что они напоминают вам — осознаете вы это или нет —то, что происходит в глубине вашей души, вне пространства и времени. И ты с ними согласилась — помнишь, Лакшми? Ты сказала: «Я обычно предпочитаю быть на твоей стороне, Сьюзила, потому что мужчинам вредно считать себя всегда правыми. Но в данном случае — это очевидно — правы они». Конечно, они были правы, а я заблуждалась. Но ведь ты заранее знала ответ на свой вопрос!
— Я никогда ничего не знала, — прошептала Лакшми, — я только видела.
— Помнишь, ты рассказывала мне, как впервые увидела Чистый Свет? Хочешь, я напомню тебе об этом?
Больная кивнула головой.
— Тебе было тогда восемь лет, И это случилось с тобой в первый раз. Оранжевая бабочка села на залитый солнцем лист, раскрыла и сложила крылышки. И вдруг Ясный Свет чистейшей Всетождественности засиял сквозь нее, подобно новому солнцу,
— Ярче, чем солнце, — прошептала Лакшми.
— Но гораздо мягче. Можно смотреть на Чистый Свет и не ослепнуть. А теперь вспомни это. Бабочка на зеленом листе, открывающая и складывающая крылышки, — природа Будды, присутствующая повсюду, и Чистый Свет, который ярче, чем солнце. А тебе только восемь лет.
— Чем я это заслужила?
Уиллу вспомнился вечер за неделю до смерти тети Мэри, когда она говорила о тех дивных днях, что они провели вместе в ее скромном доме эпохи Регентства близ Арунделя. Да, славно жилось ему там во время каникул. Они окуривали осиные гнезда серным дымом и устраивали пикники на пригорках или под буками. А пирожки с мясом в Богноре, а цыганка, которая нагадала ему, что он с годами сделается канцлером казначейства! Красноносый, облеченный в черное служка выставил их из Чичестерского собора за то, что они слишком много смеялись. «Слишком много смеялись, — с горечью повторила тетя Мэри. — Слишком много смеялась...»
— А теперь, — сказала Сьюзила, — вспомни опять вид из окна храма Шивы. Вспомни полосы света и теней на морской глади, и окна синевы меж облаками. Вспомни — и отбрось все свои мысли и воспоминания. Отбрось все мысли, чтобы могло наступить безмыслие. Вещи канут в Пустоту. Пустота перейдет во Все-тождественность. Всетождественность вновь обернется вещами — в твоей собственной душе. Вспомни, что говорится в Сутре. «Твое собственное сознание — сияющее, пустое, неотделимое от великого Сияния, не рождается и не умирает — но пребывает, как неизменный Свет, Будда Амитаба».
— Пребывает как свет, — повторила Лакшми. — Но передо мной снова тьма.
— Это потому, что ты слишком стараешься, — сказала Сьюзила. — Ты видишь тьму, потому что страстно желаешь, чтобы вспыхнул свет. Вспомни, что ты говорила мне, когда я была маленькой. «Полегче, девочка, полегче. Ты должна научиться делать все легко. С легкостью думать, совершать поступки, чувствовать. Да, с легкостью, даже если чувства твои глубоки. Пусть все происходит с легкостью, относись к вещам легче». Девочкой я была до нелепого серьезна, этакая кроха-педант без малейшего чувства юмора. Легче, легче — лучшего совета я не слышала за всю жизнь. А теперь я должна тебе сказать те же слова, Лакшми... Полегче, милая моя, полегче. Даже когда наступила пора умирать. Никакой напыщенности, тяжеловесности, излишней подчеркнутости. Не надо ни риторики, ни дрожи в голосе, ни самодовольного подражания знаменитым личностям вроде Христа, Гете или малышки Нелл. И конечно же, никакой теологии и метафизики. Только присутствие смерти и Ясного Света. Выбрось весь свой багаж — и ступай вперед. Ты идешь по зыбучим пескам, готовым поглотить тебя, задавить страхом, жалостью к себе, отчаянием. Вот почему ты должна ступать очень легко. Легче, милая; иди на цыпочках: выбрось все, даже пакетик с туалетными принадлежностями... Полная необремененность.
Полная необремененность... Уилл подумал о несчастной тете Мэри, которая с каждым шагом все глубже и глубже увязала в песках. Все глубже и глубже, борясь и протестуя до последнего, пока наконец ее не вобрал и не поглотил навсегда Вселенский Ужас. Уилл вновь взглянул в лицо больной: Лакшми улыбалась.
— Свет, — проговорила она сиплым шепотом. — Чистый Свет. Он здесь — вместе с болью и несмотря на боль.
— А где находишься ты?
— Вон там, в углу. — Лакшми попыталась показать, но слабая рука, едва поднявшись, безжизненно опустилась на одеяло. Я вижу там себя. А она смотрит на мое тело, лежащее на кровати,
— Видит ли она Свет?
— Нет. Свет там, где мое тело.
Дверь палаты бесшумно отворилась. Уилл повернулся — и увидел, как сухощавая фигура доктора Роберта появилась из-за ширмы и нырнула в розовую мглу.
Сьюзила поднялась и указала ему на стул, где сидела сама. Доктор Роберт сел возле кровати и, склонившись над женой, одной рукой взял ее руку, а другую положил ей на лоб.
— Это я, — прошептал он.
— Наконец-то...
Дерево, пояснил доктор Роберт, упало на телефонную линию. Связь с высокогорной станцией прервалась. За ним послали человека на машине, но машина в пути сломалась. Почти два часа пришлось потерять, пока устранили поломку. — Но, слава Богу, — заключил доктор Роберт, — наконец-то я здесь.
Умирающая глубоко вздохнула, открыла глаза и, взглянув на него с улыбкой, вновь закрыла их. — Я знала, что ты придешь.
— Лакшми, — ласково позвал он, — Лакшми,
