— Черт! — сказал Шируотер. Цельный Человек наступил ему на ногу. — Извините, — добавил он, рассеянно прося прощения за то, что ему сделали больно.
Гамбрил поспешно зашагал по улице.
— Если мы в самом деле открыли способ непосредственно воздействовать на плазму зародыша… — неслись ему вдогонку слова собаковидного молодого человека; но он был уже слишком далеко, чтобы дослушать фразу до конца. Существует много способов, подумал он, приятно провести вторую половину дня.
Собаковидный молодой человек отказался зайти в дом: ему еще необходимо до обеда поиграть в теннис. Шируотер поднялся по лестнице один. Он снимал шляпу в передней своей квартирки, когда Рози вышла из гостиной с подносом, уставленным чайной посудой.
— Ну как? — спросил он, нежно целуя ее в лоб. — Ну как? К чаю были гости?
— Только один, — ответила Рози. — Я пойду, заварю тебе свежего.
Она выскользнула, шурша своим розовым кимоно, в кухню.
Шируотер уселся в гостиной. Он принес с собой из библиотеки пятнадцатый том «Биохимического журнала». Что-то такое нужно было там посмотреть. Он перелистал страницы. Ага, вот оно. Он принялся читать. Рози вернулась.
— Вот тебе твой чай, — сказала она.
Он поблагодарил, не подымая глаз от журнала. Чай остывал на столике возле него.
Лежа на софе, Рози размышляла и вспоминала. Неужели то, что произошло сегодня, спрашивала она себя, произошло на самом деле? Все это казалось весьма неправдоподобным и далеким теперь, в этой ученой тишине. Она не могла преодолеть чувства некоторого разочарования. Только и всего? Так просто и ясно? Она пыталась привести себя в более приподнятое настроение. Она даже пыталась почувствовать себя виноватой, но тут она потерпела полную неудачу. Она попыталась почувствовать восторг — опять неудача. Конечно, он безусловно очень необыкновенный человек. Столько бесстыдства, и в то же время столько деликатности и такта.
Какая жалость, что нельзя позволить себе переменить мебель. Теперь-то она видит, что мебель ни к черту не годна. Она пойдет и выскажет тете Агги свое мнение о том, что все эти ее кустарные изделия — ужасное мещанство.
Нужно бы завести ампирный шезлонг. Как у мадам Рекамьс. Она видела себя возлежащей за чайным столом. «Подобно очаровательной розовой змейке». Так назвал ее он.
Да, теперь, когда она снова подумала об этом, все это стало казаться ей очень, очень странным.
— Что такое гедонист? — вдруг спросила она. Шируотер поднял глаза от «Биохимического журнала».
— Что? — сказал он.
— Гедонист.
— Человек, который считает, что цель жизни — удовольствие. «Убежденный гедонист» — да, неплохо сказано.
— Чай совсем холодный, — заметил Шируотер.
— Надо было пить раньше, — сказала она. Снова наступило продолжительное молчание.
Рози стала гораздо приемлемей, думал Шируотер, отмывая руки перед ужином, в том смысле, что она гораздо меньше пристает, когда он занят. Сегодня вечером она почти не отрывала его от книги, или, вернее, оторвала только раз, да и то на самую малость. Раньше бывали времена, когда это дитя положительно отравляло ему существование. Вспомнить хотя бы те первые месяцы после женитьбы, когда она вообразила, будто ей хочется изучать физиологию и помогать ему в работе. Он вспомнил, сколько часов он потерял, пытаясь втолковать ей основные понятия о хромосомах. Большим облегчением было, когда она отказалась от своих притязаний на помощь. Он предложил ей заняться вышивкой узоров по трафарету. Можно было бы делать чудесные занавески и всякие такие штуки. Но ей эта мысль пришлась не очень по вкусу. Затем последовал длительный период, когда ее главное занятие состояло, по-видимому, в том, чтобы не давать ему заниматься. Звонила к нему в лабораторию, врывалась в кабинет посидеть у него на коленях, или обнять его за шею, или подергать за волосы, или задать какой-нибудь глупый вопрос, когда он был поглощен работой.
Шируотер с удовлетворением думал о том, что он был исключительно терпелив. Он никогда не раздражался. Он просто занимался своим делом, словно ее здесь не было. Словно ее и не было.
— Иди скорей, — услышал он ее голос. — Суп остынет.
— Сейчас, — крикнул он в ответ и принялся вытирать свои большие толстые руки.
Да, за последнее время она сделала большие успехи. А сегодня, сегодня она вела себя просто-таки примерно.
Тяжело шагая, он вошел в столовую. Рози сидела как хозяйка в конце стола, разливая суп. Левой рукой она придерживала широкий розовый рукав кимоно, чтобы он не попал в тарелку или в суповую миску. Сквозь пар от чечевицы виднелась ее жемчужно-белая обнаженная рука.
Какая она хорошенькая! Он не смог преодолеть искушения и, подойдя к ней сзади, нагнулся и неуклюже поцеловал ее в затылок.
Рози оттолкнула его.
— Что с тобой, Джим? — укоризненно сказала она. — Во время еды! — Изысканная леди должна положить конец этим неуместным неуклюжим интимностям.
— А как же во время работы? — со смехом спросил Шируо-тер. — Хотя сегодня вечером ты была изумительна, Рози, просто изумительна. — Он сел за стол и принялся за суп. — Ни звука все время, пока я читал; или по крайней мере только один звук, насколько я помню.
Знатная леди ничего не сказала, она только улыбнулась — слегка презрительно, с оттенком жалости. Она отставила недоеденную тарелку супа и положила локти на стол. Засунув руки в рукава кимоно, она кончиками пальцев начала легко и нежно поглаживать свою кожу.
Какая она гладкая, какая мягкая и теплая и какая скрытая там, под рукавами. И все ее тело такое же гладкое и теплое, такое же мягкое и скрытое, еще более скрытое там, под розовыми складками. Как теплая змейка, притаившаяся тайком, тайком.
ГЛАВА Х
Идея Патентованных Штанов понравилась мистеру Болдеро. Она необычайно понравилась ему, говорил он, необычайно.
— Из этого можно сделать деньги, — сказал он.
Мистер Болдеро был невысокий смуглый человечек лет сорока пяти, подвижный, как птица, с остреньким птичьим носиком, с карими птичьими глазками как бусинки. Он вечно суетился, вечно гнался за двадцатью зайцами, вечно неутомимый, готовый к бою, вечно со светлой головой. Кроме того, он был всегда неаккуратен и вечно всюду опаздывал. У него отсутствовало чувство времени и чувство порядка. Но он выше этого, как он любил говорить. Он занимался доставкой товаров — или, вернее, товары, претворенные в более удобную форму наличных денег, чудесным образом доставались ему сами.
Своим видом он напоминал птицу. Но умом, решил Гамб-рил после первой или второй встречи, он походил на гусеницу: он пожирает все, что находится перед ним. Задень его ум поглощал такое количество пищи, которое в сто раз превышало его собственный вес. Мысли и познания других людей служили ему пищей. Он пожирал их, и они немедленно становились частью его самого. Все, что принадлежало другим, он присваивал себе, не задумываясь, не испытывая угрызений совести и так естественно, точно все это давно принадлежало ему. И он поглощал идеи с такой быстротой, так молниеносно заявлял всему свету о своих правах на них, что порой вводил в заблуждение самих творцов этих идей: они начинали верить, что он и вправду предвосхитил их мысль, что он уже много лет знал то, о чем они только что ему сообщили, потому что он повторял их слова с небрежным видом и с абсолютной убежденностью человека знающего — знающего инстинктивно или, если угодно, унаследовавшего это знание.
