— Этот вопрос, о котором я говорил, — продолжал он другим тоном, — заключается в одном деле, которое мы с мистером Гамбрилом совместно организуем. Речь идет о Пневматических Брюках. — И он беззаботно помахал рукой.
Липиат внезапно разразился хохотом — преисполненный горечи Титан. Куда деваются мухи? Куда деваются души? Сперва шарманка, а теперь Пневматические Брюки. Потом, так же внезапно, он смолк. Опять литературщина? Снова актерство?
— Продолжайте, — сказал он, — прошу прощения.
— Ничего, ничего, — снисходительно сказал мистер Болдеро. — Я знаю, эта мысль кажется на первый взгляд несколько юмористической, можно сказать. Но уверяю вас, мистер Лидгет, то есть мистер Липиат, это дело денежное. Денежное! — Мистер Болдеро сделал театральную паузу. — Так вот, — продолжал он, — мы собирались выпустить новый товар, создав ему предварительно сногсшибательную рекламу. Затратить несколько тысяч на газетные объявления и, кроме того, развесить наши рекламные плакаты по всем станциям метрополитена и на всех площадях вместе с рекламами Резиновых Изделий Оубриджа, Овсянки Джон Булль и Бренди Золотая Печать. А для этого, мистер Липиат, нам нужны, как вы и сами понимаете, несколько хороших, бросающихся в глаза рисунков. Мистер Гамбрил упомянул ваше имя и надоумил меня пойти к вам и выяснить, не изъявите ли вы согласие на некоторое время предоставить в наше распоряжение ваш талант. И должен заметить, мистер Липиат, — произнес он с неподдельным жаром, — что, увидев этот образчик вашего творчества, — он показал на портрет миссис Вивиш, — я чувствую, что вы блестяще справитесь…
Он не закончил фразы, потому что в это мгновение Липиат вскочил со стула и, испустив пронзительный, нечленораздельный, звериный вопль, кинулся на финансиста, схватил его обеими руками за горло, потряс его, швырнул на пол, потом поднял за шиворот и стал пинками подгонять к двери. От последнего пинка мистер Болдеро скатился, как на салазках, по крутой лестнице. Липиат побежал за ним; но мистер Болдеро моментально вскочил на ноги, открыл наружную дверь, выскользнул на улицу, захлопнул за собой дверь и, раньше чем Липиат успел сбежать с лестницы, помчался во весь опор по тупику.
Липиат открыл дверь и выглянул наружу. Мистер Болдеро был уже далеко, почти у арки в стиле Пиранези. Он смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду, потом снова поднялся к себе и бросился ничком на кровать.
ГЛАВА XX
Зоэ закончила спор тем, что всадила перочинный нож на полдюйма в левую руку Колмэна и выбежала из квартиры, захлопнув за собой дверь. Колмэн привык к подобным сценам; ради них он, собственно, и существовал на свете. Осторожно он вытащил нож, который остался торчать в руке. Он взглянул на лезвие и с облегчением отметил, что оно не такое уж грязное, как можно было бы ожидать. Он разыскал вату, отер струившуюся кровь и прижег рану йодом. Потом он занялся перевязкой. Но перевязать собственную левую руку не так-то легко. Колмэн убедился, что невозможно сделать так, чтобы марля держалась на месте, невозможно завязать бинт достаточно туго. Провозившись четверть часа, он добился только того, что весь перепачкался кровью: рана осталась незабинтован-ной. Он оставил попытку перевязать рану и ограничился тем, что отирал струившуюся кровь.
— И истекла из него кровь и вода,
[126]
— произнес он вслух и посмотрел на красное пятно на вате. Он повторял эти слова снова и снова и на пятнадцатом повторении разразился хохотом.
Колокольчик в кухне вдруг зазвенел. Кто бы это мог быть? Он подошел к двери и отпер ее. На площадке стояла высокая стройная молодая женщина с раскосыми китайскими глазами и большим ртом, элегантно одетая в черное платье с белой отделкой. Прижимая вату к кровоточащей руке, Колмэн поклонился насколько мог изящно.
— Входите, — сказал он. — Вы пришли как раз вовремя. Я истекаю кровью. И истекла из него кровь и вода. Идите, идите, — добавил он, видя, что молодая женщина нерешительно стоит на пороге.
— Но я пришла к мистеру Колмэну, — сказала она, слегка заикаясь и краснея, видимо, в замешательстве.
— Я — мистер Колмэн. — Он на мгновение отнял вату от раны и с видом знатока поглядел на кровавое пятно. — Но я очень скоро перестану быть таковым, если вы не войдете и не перевяжете мне руку.
— Но вы не тот мистер Колмэн, к которому я пришла, — сказала молодая особа в еще большем замешательстве. — Правда, у вас борода, но…
— Значит, я должен примириться с мыслью покинуть эту жизнь, так, что ли? — Жестом, выражающим отчаяние, он вскинул руки. — Прочь, прочь, недолговечный Колмэн! Прочь, нераскаянный грешник. — И он сделал вид, что собирается захлопнуть дверь.
Молодая особа остановила его.
— Если вы действительно нуждаетесь в перевязке, — сказала она, — я, конечно, могу вам помочь. Я была на курсах сестер милосердия во время войны.
Колмэн распахнул дверь.
— Спасен! — сказал он. — Входите.
Вчера первоначальным намерением Рози было пойти прямо от мистера Меркаптана к Тото. Она немедленно увидит его, она спросит его, что он, собственно, думал, когда решил сыграть с ней эту глупую шутку. Она сделает ему основательное внушение. Она даже скажет ему, что теперь между ними все кончено. Конечно, если он проявит должное раскаяние и сумеет разумно объяснить свое поведение, она согласится — очень неохотно — снова приблизить его к себе. В тех кругах, где она теперь вращается, царит свобода, предрассудки отсутствуют, и подобные шутки считают делом самым пустяковым. Было бы глупо ссориться из-за этого. Но все-таки она решила проучить Тото.
Однако, когда она наконец оставила прелестный будуар мистера Меркаптана, было слишком поздно, чтобы идти бог знает куда в Пимлико, по адресу, который дал ей мистер Меркаптан. Она решила отложить свой визит до следующего дня.
Итак, на следующий день она, как и было решено, направилась в Пимлико — в Пимлико, чтобы посетить человека по имени Колмэн. После Слон-стрит и мистера Меркаптана Пимлико представлялось несколько убогим и второразрядным. Бедный Тото! После блестящего мистера Меркаптана он казался несколько потускневшим. Этот опыт о «Jus Primae Noctis» — ах! Пробираясь сквозь неаппетитный лабиринт Пимлико, она вспомнила о нем и, вспоминая, улыбалась. Бедный Тото! И сверх того, не надо забывать, бессмысленный, коварный, глупый Тото! Она очень точно представляла себе все, что она ему скажет; она представляла себе даже то, что скажет ей он. А когда объяснение кончится, они отправятся обедать в Кафе-Рояль — в верхний этаж, где она никогда не бывала. И она пробудит в нем ревность, сообщив ему, что мистер Меркаптан ей очень понравился; но ревность не слишком жгучую. Молчание — золото, как говорил ее отец, когда она приходила в раж и ей хотелось говорить гадости всем, кто попадался под руку. В некоторых вещах молчание, безусловно, золото.
В довольно мрачном переулке возле Лупус-стрит, куда ее направили, Рози отыскала дом номер такой-то, отыскала, среди множества звонков и карточек, нужное ей имя. Быстро и решительно она поднялась по лестнице.
