Он протянул мне руку, и я увидел царапины у него выше запястий — синеватые и желтоватые облачка поврежденной кожи, спрятанные под рукавами рубашки. Я представил себе, как он занимается какими-нибудь мазохистскими играми со своей скучающей женой, и игры эти, вероятно, подразумевают нечто большее, чем легонький удар по костяшкам пальцев. За стеклами его очков без оправы я увидел почти фанатичный аскетизм. В то же время он, казалось, улыбался какой-то нежданной удаче — как управляющий пригородного банка, обнаруживший принадлежащую предшественнику телефонную книгу с очень любопытными номерами.
— Загляните в «Нис Матен», поищите там.
— Непременно. Не беспокойтесь, я куплю подарок Джейн.
— Прекрасно. — Он помахал сквозь открытое окно, а лимузин уже тронулся. — И не забывайте про Сент-Экзюпери…
Глава 12
Короткая поездка в аэропорт Ниццы
Рекламный самолет летел над Круазетт и тянул на буксире вымпел, трепетавший в воздухе, как кривая сердечной фибрилляции; но загорающие, вытянувшиеся на своих лежаках на принадлежащих отелям пляжах, даже не замечали его. Летчик, поравнявшись с «Мартинесом», сделал крутой вираж и поплыл в направлении Жуан-ле-Пен и мыса Антиб — его пропеллер рассекал воздух и отбрасывал солнечные зайчики на сверкающее море.
Я смотрел на него, пока он не исчез из виду, и тосковал. Тосковал по своему старенькому «Гарварду», в кабине которого меня оглушал рев двигателя и поташнивало от вони смазочного масла, по плану полета, закрепленному на колене, по мешочку со льдом и тремя бутылками пива, висящему на держателе штурвала, по не-докуренной сигаре в пепельнице, присобаченной скотчем к приборному щитку. Мне так хотелось, чтобы ледяной ветер обдувал фонарь кабины, а поток света заливал каждую клеточку сетчатки, все заждавшееся пространство души.
На воде у причальной стенки общественного пляжа неподалеку от Дворца фестивалей раскачивались скоростные катера воднолыжной школы, ожидая, пока их клиенты наденут на себя спасательные жилеты. Туристы заполнили Круазетт — приветливые американцы, приехавшие в краткосрочный групповой тур, технически сметливые немцы, разглядывающие сверхлегкие гидропланы, пришвартованные у деревянных причалов, неугомонные арабы, пресыщенные сексом и наркотиками, ожидающие на улочке перед «Карлтоном», когда наконец откроются игральные залы.
Из забегаловок доносились до меня запахи блинчиков и картофеля-фри, но запреты Уайльдера Пенроуза уже начали действовать. Потоки людей двигались неторопливо, собирались у табачных лавочек и обменных пунктов, образуя что-то вроде тромба в артерии. С их видеокамерами и экспонометрами, с мешками (на манер тех, в которых возят трупы), полными запасных объективов, они напоминали огромную съемочную команду, работающую без сценария.
Я был разочарован. Мое раздражение лишь усилилось, когда я услышал скрытую угрозу Делажа. Он мне польстил, сравнив с Сент-Экзюпери, но кости этого великого летчика лежали на дне морском в кабине его «лайтнинга» где-то неподалеку от Бе-дез-Анж. Я понял его намек. Но с какой стати Делажу везти меня в Канны, если только я наконец не попал в цель?
Как он и предлагал, я посетил офис «Нис Матен». Из старых номеров я ничего не узнал ни о Дэвиде Гринвуде, ни о дне его смерти, ни о том, как этот доморощенный снайпер умудрился захватить заложников и затем расправиться со своими жертвами, при том что они находились далеко друг от друга и в поселке действовала разветвленная система безопасности. Я нашел фотографии Гринвуда с его подопечными в сиротском приюте в Ла-Боке, но, как ни старался, не сумел перекинуть мостика от этих улыбающихся темноглазых девочек к жестоким фото иссеченных пулями дверей и залитых кровью кабин лифтов.
Не больше толку было и от посещения Американской библиотеки, где я просмотрел микрофиши «Геральд Трибюн». Услужливая библиотекарша предложила мне наведаться в местную газету для англоговорящих жителей, но, приехав на такси в Ле-Напуль, я обнаружил там только какую-то подпольную редакцию бесплатного листка, где рекламировались продающаяся недвижимость, проектировщики бассейнов и дилеры по части подержанных «мерседесов».
Опаленный солнцем, я миновал парковку перед входом во Дворец фестивалей. Зной головной болью поднимался от фигурных плиток тротуара. За мной по улице — в десяти футах слева — шла блондинка в темном костюме. Закрывая лицо от солнца журналом «Вог», она ковыляла на своих высоких каблучках, словно пыталась оторваться от собственной тени. Мне пришло в голову, что она, вероятно, пьяна, и я подумал о барах с кондиционерами в недрах Дворца фестивалей.
Здесь, во многажды высмеянном розовом бункере, где каждый май прокручивают конкурсные фильмы, проходил съезд хирургов-ортопедов. Американские и немецкие туристы, которых я облил презрением, возможно, были почтенными врачами из Топики и Дюссельдорфа, по духу гораздо более близкими к «Эдем-Олимпии», чем мне казалось.
С уличной жары я шагнул в прохладу фойе, где за аккредитационным столиком выдавали пропуска делегатам. На всех без исключения врачах были кроссовки и спортивные костюмы, и хоть на сей раз я в своих брюках и плетеных сандалиях не выглядел белой вороной. Распорядители, проверявшие аккредитационные бэджи, кивнули мне — проходи, мол. Доктора направились на лекцию по туберкулезу шейки бедра, а я — к лавочкам на первом этаже. Продавцы не отходили от своих стендов с хирургическими инструментами и приспособлениями для коррекции костей.
Помня о своей коленной скобе, я остановился у стеклянной витрины, на которой были выставлены два манекена в натуральную величину в полном ортопедическом оснащении. Торсы этих фигур, изображающих мужчину и женщину, были закованы в розовые пластмассовые панцири, а челюсти поддерживались формованными воротниками, которые охватывали их от нижней губы до затылка. Тщательно выделанные наплечники и набедренники — плод фантазии сумасшедшего оружейника — защищали их ноги и руки, а нескромные отверстия давали возможность отправлять те естественные функции, которые у них еще сохранялись.
— Боже мой, — услышал я у своего плеча негромкую английскую речь. — Вот что это такое… Любовь по-эдем-олимпийски…
Я повернулся и увидел подвыпившую женщину в деловом костюме — ту самую, которая шла за мной по улице. Косметика у нее все еще была на месте, но из-за жары из-под губной помады и глазных теней проступила тоненькая пленочка пота. Глядя, как она раскачивается на своих высоких каблуках, я подумал, что это распутная женушка какого-нибудь из английских врачей, приехавших на съезд, дневная вамп в поисках жертвы.
— Marriage à la mode
[9]
…— Она уперлась руками в витрину и принялась вызывающе разглядывать манекены. — Вот только любят ли они друг друга? Как вы думаете, мистер Синклер?
Она отбросила со лба прядь волос, и я узнал женщину с лэптопом, сидевшую за соседним со мной столиком в кафе неподалеку от здания «Эльфа». Она была трезва — просто маялась дурью. Пальцы ее теребили номер журнала «Вог». Продавец подошел к нам, но она всунула ему в руки журнал и, прежде чем он успел заговорить, жестом отправила его куда подальше. Я заметил пыль на ее туфлях и подумал, что она шла за мной не только по улочке у Дворца фестивалей.
