— Пол, Пенроуз приехал?
— Нет еще.
— Уже девять тридцать. Он должен отвезти меня в «Софию-Антиполис». Бог ты мой, меня обманул психиатр.
— Это удар по твоей профессиональной чести. Я сообщу о его неэтичном поведении в Медицинскую комиссию.
— Уайльдеру это понравится. Он ждет не дождется, когда его лишат права практиковать.
Джейн расхаживала в самом свежем своем нижнем белье, разглядывая костюмы и юбки, разложенные на кровати. Движения ее казались мне чуть неуклюжее обычного, но энтузиазм и энергия вернулись к ней, словно ее взбодрили мощным стимулятором. Восторгаясь ею, я был готов забыть наколовшуюся какой-то дряни молодую женщину, распростертую на подушках. Врачи, уверяла меня Джейн, часто пользуются успокоительными или стимулирующими средствами — это не опаснее, чем двойной джин или чашка кофе по-турецки. Она споткнулась о складку в ковре, и я поймал ее за руку:
— Джейн, может, тебе не стоит идти?
— Глупости. Это почему?
— Я вчера поздно вернулся — были проблемы с машиной. Кто к тебе приходил?
— Ален Делаж и Симона. Мы развлеклись — посмотрели один дрянненький порнофильм. Мне было никак не уснуть, и я приняла кое-что.
— Кажется, это тебе не на пользу? Прыгнула ты в самом деле неважно.
— Ну их в жопу, эти прыжки. Врач здесь я. — Джейн схватила меня за руки, ее негнущимся пальцам никак не удавалось справиться с повязкой на моей правой ладони. — Как прошел вчерашний день?
— Расследование еще немного продвинулось. Я ездил в Пор-ле-Галер и встречался с женами заложников.
— Наверно, это было нелегко. Они вели себя враждебно?
— Вовсе нет. Они знали Дэвида и симпатизировали ему. И до сих пор симпатизируют.
— Немного странно, правда? Ведь считается, что он убил их мужей. — Джейн содрогнулась при этой, мысли, потом протянула руку, чтобы разгладить мои брови, которые все еще топорщились после вчерашнего насилия. — Пора тебе плюнуть на всю эту историю.
— Почему? Я ведь почти ничего не узнал.
— Я об этом и говорю. Слишком уж ты погряз в этом. Все эти теории. Ты не расследуешь, а готовишь какое-то странное преступление. Похоже, у тебя вчера был трудный денек. Так что случилось?
— Я встретил Гальдера на Круазетт. Мы выпили за компанию пару рюмочек.
— Гальдера? — Джейн понюхала клинышек брюк своего костюма. — Он такой милый. Помогает мне парковать машину, и ошивается вокруг клиники, и так спокойно-спокойно смотрит. Он чего-то выжидает.
— Может, ты ему нравишься.
— Я нравлюсь всем мужчинам. Это ничего не значит. Дело совсем в другом…
— А он тебе нравится?
— Немного. Но он настолько выше всего этого. Он предложил мне почитать «Ночь нежна». Не смейся, Пол… много ли мужчин пытались улучшить мне настроение? — Она замолчала, услышав с улицы гудок автомобиля. — Уайльдер… Скажи ему, что я сама сяду за руль. Не хочется погибать в автокатастрофе с психиатром…
«Ягуар» опять был заблокирован — в проезде стояла спортивная японская машина, ее помятая дверь располагалась вызывающе близко к хромированному бамперу, контур которого вмятина повторяла, можно сказать, один в один. Но Уайльдер Пенроуз, казалось, был рад меня видеть. Он сиял, выкатывая с сиденья свое крупное тело. По его лицу словно бы расплывалось выражение удовольствия, подчиняя дружелюбию все большую и большую площадь. В шелковом костюме, широкоплечий, он напоминал отставного боксера, который, к собственному удивлению, трансформировал свои запасы агрессии во всепоглощающую добрую волю. Он приближался ко мне, держа кулаки у пояса, но его предплечья выделывали финты.
— Пол, вы целы? Я слышал, вы вчера вечером попали в неприятную историю. Какая-то полицейская акция на Рю-Валентин.
— Виджиланте. Цандер и его громилы из «Эдем-Олимпии».
— Они очень помогают нашей местной жандармерии, — Пенроуз, улыбнувшись, обнажил зубы, словно в рекламе зубной пасты. — Мне жаль, что вы там оказались. То, что я слышал, просто отвратительно.
— Так оно и было. Цандер и его ребята хорошо отдохнули.
— У Паскаля бывает тяжелая рука. Скажете, жестоко, — но хотя бы эту жестокость направляют на что-то социально полезное. Вот вы вышли из этой переделки и выглядите неплохо. Ничто так не укрепляет систему, как немного насилия. — Он посмотрел на верхнее окно — там Джейн кричала что-то сеньоре Моралес. — Джейн не на помощь зовет? Нам пора ехать.
— Ей нужно еще пять минут. Я разбудил ее ночью. — Потом я добавил: — У нее бессонница, и меня это немного беспокоит.
— Она принимает слишком много снотворного?
— Кое-что посильнее.
На лице Пенроуза появилось задумчивое выражение. Он положил мне руку на плечо:
— Вы, Пол, озабочены, как и любой муж. Но Джейн слишком умна, никакого вреда себе она не причинит. И потом, она испытывает собственные возможности. Если вы беспокоитесь, приходите ко мне.
— Приду. Да, не говорите ей про Рю-Валентин.
— Ни слова. — Продолжая сжимать мое плечо своей медвежьей лапой, Пенроуз удовлетворенно оглядел «ягуар», — Гальдер говорит, что сегодня возьмет вас на экскурсию по «Эдем-Олимпии».
— Ближе к вечеру. Полагаю, он проедет маршрутом смерти. Хочу восстановить события того дня.
— Но хоть патроны-то у вас будут холостые? — Смеясь собственной шутке, Пенроуз похлопал меня по спине. Наверно, Гальдер сказал ему о моих синяках. — Забудьте об этом, Пол. Вы заслуживаете поощрения. Вы — наш деревенский историк. У «Эдем-Олимпии» есть свое корпоративное прошлое, оно хранится на дисках и в годовых отчетах, но у нее нет истории. Двадцать восьмое мая — это наша Дили-Плаца
{56}. Нравится вам или нет, но это вся наша история.
— Я постараюсь.
— Отлично. — Пенроуз понизил голос. — Кстати, а что вы делали на Рю-Валентин? Место, прямо скажем, для вас не очень подходящее.
— Точно. Я увидел у вокзала эту девочку с местными головорезами. Мне показалось, что-то здесь не так.
— Ясно. И вы, значит, пошли за нею?
— На Рю-Валентин. Тут-то я и понял, что она там делает.
— Ужасно. Что тут можно сказать? Для девочки это трагедия, но сексуальная патология — это такая мощная стимулирующая сила. Люди это знают и готовы опуститься в любую сточную канаву, если их это возбуждает.
— Русский, который напал на меня здесь, был при ней кем-то вроде попечителя или няньки. Он просил семь тысяч франков.
— Немало. Семьсот фунтов? Она, наверно, очень хорошенькая.
— Хорошенькая. В ней есть какое-то обаяние. Плюс более или менее абсолютная развращенность.
— Печально. — Пенроуз был само сочувствие. — Говорят, вы предлагали за нее деньги? Вранье, наверно?
