— Пусть даже так. — Не желая оставлять Гальдера, я показал на конверт. — Но я не думаю, что он запутался. Эти фото свидетельствуют, что все убийства были тщательно спланированы. Должно быть, Гринвуд знал, что его жертвы будут сфотографированы. Каждое место преступления — настоящая картина. Башле с его трубкой для крэка и украденными драгоценностями. Берту с его чемоданом героина. Вадим и детское порно. Каждое фото — место преступления не Гринвуда, а убитых.
— Детское порно, наркотики, фашистские идеи… не такие уж серьезные преступления по нынешним временам.
— И все же достаточно серьезные. И ведь это только вершина айсберга. Эти боулинг-клубы, дорожные происшествия… что-то во всем этом коренится глубоко порочное. Здешние шишки считают себя какими-то феодалами, которые могут ради собственного удовольствия затоптать или запороть своих крестьян.
— Вы ошибаетесь, мистер Синклер.
— Не могу поверить, что Гринвуд совершил самоубийство, — продолжал я, не обращая внимания на Гальдера. — Я уверен — он сдался. Он убил семь человек и хотел объяснить — почему. Он хотел, чтобы состоялся суд.
— Это опасная теория. Держите ее при себе.
— Он знал, что полицейские фотографии будут свидетельствовать в его пользу. Другие свидетели тоже дадут показания и подтвердят то, что видел он. Но он не учел, что у «Эдем-Олимпии» мощнейшие рычаги влияния, и на абсолютную жестокость он тоже не рассчитывал. Он сдался преследовавшей его охране где-то неподалеку отсюда — в нескольких сотнях ярдов. А они — я говорю об этом почти с полной уверенностью — отвезли его на виллу и там пристрелили.
— Нет.
— Фрэнк?..
— Не было этого. — Гальдер говорил так тихо, что за шумом двигателя я едва слышал его голос. Он собрался и ждал, когда успокоятся желваки на его лице. — Поверьте мне, его не пристрелили.
— Нет? Тогда почему же нет фотографий его тела? «Пари матч», «Шпигель», лондонские таблоиды — никто не напечатал ни одной его фотографии. Подозреваю, что на них были бы видны пулевые ранения в спине.
— Не было этого, — Гальдер говорил лаконично, раскачиваясь над баранкой, словно вот-вот готов был снова потерять сознание. — Поверьте мне, мистер Синклер.
— Вы видели фото?
— Зачем? Я присутствовал при смерти Гринвуда.
— Да? Вы были в числе охранников, загнавших его в угол?
Махнув рукой, Гальдер отмел мои обвинения. Он произносил слова, будто затверженную личную мантру.
— Гринвуд стал отстреливаться… он научился обращаться с оружием. В конце он уже ничего не боялся, и ему было все равно, если все станет известно. С ним в «Эдем-Олимпии» что-то произошло, и он пытался исправить случившееся. Его не волновало, что о нем будут говорить…
— Фрэнк, постойте… Кто его застрелил?
Я попытался снова забраться в машину, но Гальдер закрыл пассажирскую дверцу. Он швырнул конверт с фотографиями через открытое окно, и лицо его впервые за весь день было абсолютно спокойно.
— Я его застрелил, мистер Синклер. Я был новичок, и мне говорили, что я должен делать. Я был настолько перепуган, что ничего не соображал. Во всей «Эдем-Олимпии» был один человек, который мне нравился, — Дэвид Гринвуд. А я его застрелил.
Глава 24
Кровь не скроешь
Обмахиваясь, словно веером, плотным коричневым конвертом, я смотрел, как «рейндж-ровер» катится по дорожке под платанами. Его темный кузов оказывался то на свету, то в тени, а временами становился почти невидимым — оптическая иллюзия, которая, казалось, была частью всеобщего обмана, затеянного «Эдем-Олимпией». Я уважал Гальдера за его признание и сочувствовал ему, но мотивы его по-прежнему были мне не ясны. Уайльдер и Пенроуз использовали этого печального молодого мулата, чтобы снабжать меня свежей информацией. Они заставляли меня прыгать с одного расшатанного камня мостовой на другой, не сомневаясь, что я буду заглядывать в каждую подозрительную дыру на моем пути.
Но у Гальдера были и свои собственные планы. Он использовал экскурсию по местам убийств, чтобы спровоцировать себя, подготовить эмоциональную почву для признания, но гнев его был обращен на «Эдем-Олимпию». Я мог себе представить, что Пенроуз испытывал тайное удовольствие, отправляя убийцу бывшего коллеги и, возможно, любовника Джейн в наряд для обеспечения нашей безопасности. Я вспомнил, как Гальдер перебросил мяч через бассейн, а потом плюнул в воду неподалеку от насосной — где, возможно, рухнул без сил Гринвуд, добравшись до виллы от здания «Сименс». Гальдер — этот новичок в хрустящей, с иголочки, униформе, ошарашенный размерами своего жалованья и перспективами пенсии, — пошел бы ему навстречу, но тут последовал приказ: стрелять на поражение. «Эдем-Олимпия» использовала его, но, убив Гринвуда, он стал знаменитостью и теперь в свою очередь начал извлекать из этого выгоду.
Но если верить Гальдеру, то Гринвуд в последние секунды перед смертью отстреливался. Гальдер, конечно, дрогнул, но нервы у него выдержали, и он сделал то, что ему было сказано. Я взглянул на крышу автомобильной парковки и увидел охранника у парапета — он поднес ладонь козырьком ко лбу и провожал взглядом «рейндж-ровер» Гальдера. Он без всякой иронии отдал честь, демонстрируя то же почтение к Гальдеру, что я видел и у других охранников. Гальдер мог заслужить уважение этих грубых и расистски настроенных людей, только убив Гринвуда.
Я вышел из лифта парковки на раскаленную крышу — ристалище солнца и смерти. В зеркальной стене офисного здания я увидел собственное отражение — рассеянный турист, который открыл не ту дверь и оказался в тревожной тишине, повисшей над ареной перед началом корриды. Охранник по мостику удалился в прохладу вестибюля. Я махнул ему рукой и подошел к парапету, делая вид, что разглядываю покрытые зеленью холмы парка.
В парапете я насчитал следы еще трех пуль — каждое отверстие было рассверлено и залито цементом, а потом заделано покрытием из крупного песка. Было сделано шесть выстрелов — полный барабан крупнокалиберного револьвера разрядили с небольшого расстояния.
С крыши я по лестнице спустился вниз — там было на зависть прохладно. Пробираясь между припаркованных машин, я направился в юго-западный угол, где с крыши шел водосток.
В отверстии над моей головой металлическая скоба удерживала пластиковую трубу, раструб которой был обработан пескоструйкой. Соединение находилось в шести футах от меня, вне пределов моей досягаемости, даже если бы я встал на крышу машины, но вторая скоба располагалась в нескольких дюймах над полом и закрепляла уходящую вниз трубу в вертикальном перекрытии под ней. Я вытащил из кармана ключи от «ягуара» и, найдя на них плоскую кромку, начал откручивать винт, чтобы ослабить соединение между двумя трубами.
На лестнице послышались чьи-то шаги — быстрый стук каблуков торопящегося молодого мужчины. По бетонному полу парковки шел японец в синем костюме — это был атрибут администрации — и с кейсом в руке. Я притаился за задним крылом близстоящего «сааба» и дождался, когда японец сядет в свою спортивную машину. Осмотрев свои зубы и язык в зеркале заднего вида, он завел двигатель и (задним ходом) выехал с парковочного места; в реве его глушителя слышалась сила и уверенность.
