Шум, с которым он переключал скорости, перекрыл звук отдираемого пластика, когда я выдергивал водосточную трубу из ее крепления на крыше. Я опустил извлеченную секцию на пол, зажав ладонью ее верхний конец, а потом поскреб внутреннюю поверхность ключом.
Мои пальцы покрылись какими-то красноватыми комочками органического вещества, похожего на осадок частично выпаренного металла. Я поднес комочек к носу и почуял кисловатый запах животных останков.
Я уже решил для себя, что это запах крови Дэвида Гринвуда. Он так никогда и не добрался до виллы, а умер здесь, на крыше здания «Сименса», в этом владении смерти и солнца.
— Эй, вы там! Что вы здесь делаете?
Я отвел взгляд от водосточной трубы и увидел светловолосую женщину в черном деловом костюме, окликавшую меня из центрального ряда автомобилей. Она подалась назад при виде какого-то чужака, стоящего на коленях среди запаркованных машин. Одной рукой она сжимала сумочку — то ли защищала свои кредитные карточки, то ли готовилась извлечь баллончик со слезоточивым газом.
Когда я выпрямился, она откинула со лба свои светлые волосы и, как пойнтер, наклонила голову.
— Франсес? — спросил я — в полумраке парковки у меня не было уверенности, что это она. — Франсес Баринг?
— Синклер? Боже, как вы меня напугали. Из-за вас, черт вас возьми, я чуть не испортила новые колготки. Вы хотите угнать машину?
— Нет… Проверяю кое-что. Я не слышал, как вы подошли. Здесь звук распространяется каким-то странным образом.
— Главным образом, в вашей голове. Что вы там делаете с этой трубой? — Она подошла ко мне и нахмурилась, увидев отверстие в потолке. — Это вы натворили? У меня кабинет в этом здании. Я могла бы упрятать вас за решетку.
— Не трудитесь. Я верну ее на место. — Я достал из кармана платок и стер сгустки крови с пальцев. Подняв трубу, я установил ее в прежнее положение, а потом ногой зашвырнул под «сааб» отвинченную скобу. — Как новенькая…
— Вы и правда очень странный тип. Тут вам гараж, а не детский конструктор. — Она обошла вокруг меня и повернулась лицом к парапету. Пытаясь выманить меня на свет, она выставила напоказ свою нервную красоту — свою нерешительность, свой недоверчивый рот. Чувствуя на себе мой восхищенный взгляд, она водрузила на нос большие солнцезащитные очки, по-видимому, самое мощное оружие, находившееся в ее сумочке. Однако она сделала шаг, чтобы поддержать меня, когда я, потеряв равновесие, оперся о «сааб». — Пол, с вами все в порядке? Вы еле на ногах стоите.
— Есть немного. Вытащить эту трубу было нелегко. И все же китайские шкатулки начинают раскрывать свои тайны.
— Наконец-то. Я видела вас на крыше с одним из охранников.
— С Гальдером. Он устроил мне большую экскурсию.
— Куда? Показывал системы безопасности?
— Скорее, смерти. Семь смертей. А точнее, восемь. Мы начали с виллы и проследовали маршрутом, которым двадцать восьмого мая прошел Гринвуд.
— Боже мой… — Франсес поднесла руку ко рту. — Наверно, сплошной кошмар.
— Не без этого. Крайне живописная реконструкция с достоверным комментарием, изобилующим таким множеством славных подробностей, что я чуть было не упустил подтекст. У этой экскурсии даже была неожиданная концовка. Теперь мне все намного яснее.
— И что же это за неожиданность?
— Гальдер сказал мне, кто убил Гринвуда.
— Да?.. — Ее глаза на мгновение потеряли всякое выражение. — Так кто же?
— Гальдер сказал, что он.
— И вы ему поверили?
— Гальдер из тех людей, что упиваются собственной честностью, в особенности если это идет им на пользу.
— И где же это случилось?
— Он не сказал. Но я думаю, что знаю.
Пытаясь оттянуть свой вопрос, она сняла пластиковую стружку с моего лацкана:
— В гараже с заложниками?
— Нет. Здесь. На этой самой парковке. В нескольких футах над тем местом, где вы стоите.
— Не может быть… — Она потрясла головой и отшатнулась от меня, словно я распахнул слишком много люков в полу вокруг нее. — Почему вы так думаете?
— Франсес, мне жаль… — Я помедлил, прежде чем продолжить. — Думаю, Гринвуда застрелили на крыше. Возможно, он лежал какое-то время раненный у парапета. Меня удивляет, что вы этого не видели.
— Никто ничего не видел. Жалюзи повсюду были закрыты. Служба безопасности всех переместила в северную часть здания.
— И сколько на это ушло времени?
— Минут десять. Потом мы услышали выстрелы. И на том все и кончилось.
— Для Гринвуда… — Будничным тоном я добавил: — В парапете полдюжины следов от пуль. Их кто-то замазал, но вот водосток забыли почистить.
— Зачем? Дождей здесь почти не бывает.
— В тот день прошел кровавый дождь. Короткий смертельный ливень. — Я развернул платок и показал Франсес гемоглобиновые пятна.
— Кровь? — Она потрогала пятна наманикюренным ноготком, ноздри ее затрепетали, словно уловили давно забытый запах. Она посмотрела на высыхающую грязь, оставленную моим большим пальцем на манжете ее белой шелковой блузки, и понимающе улыбнулась. — Я сдам это на анализ ДНК. Если вы правы, то это кровь Дэвида. А какое имеет значение, где он умер?
— Огромное. Если Гринвуд умер здесь, то заложников он никак не мог застрелить. Кто-то приказал, чтобы их убили. И тогда вся картина приобретает иной смысл.
— Может, они и не были заложниками?
Я проследил за ее взглядом, скользнувшим по припаркованным машинам. Несмотря на недавние слезы, лицо ее было исполнено решимости. Она вновь скорректировала курс, возвращая меня на избранную ею тропу.
— Они были не заложниками, а соратниками Гринвуда, — ответил я. — Никто из них и не приближался к гаражу, по крайней мере, пока был жив. Они дожидались Дэвида на парковке телецентра.
— Слишком много парковок — это всегда знак помешательства. Но при чем тут телецентр? Люди убивают, чтобы попасть на экран, но эти, по-моему, зашли слишком уж далеко.
— Они хотели захватить телестанцию и устроить в «Эдем-Олимпии» скандальное разоблачение. Какое — пока не знаю.
— Финансовые махинации?
— Вряд ли. Шоферов мало трогают аферы такого рода. Вы не слышали никаких разговоров о «ратиссаже»?
— Выбраковка? Это словечко родилось во французской армии во время Алжирской войны — прореживание федаинов
{60}. На Лазурном берегу оно не в ходу.
— Не уверен. Вчера вечером я оказался на Рю-Валентин… — Я сделал неопределенный жест, не зная, как объяснить мой интерес к двенадцатилетней девочке. Я прислонился к «саабу», ноги мои побаливали после долгого сиденья в «рейндж-ровере» с нервным и напряженным Гальдером. — Франсес…
