Коленка моя снова запульсировала, отсчитывая часы с надежностью Биг Бена. Я сидел на своей кровати в комнате Алисы, положив рядом чехол со шприцем и прислушиваясь к звуку двигателя «пежо» — Джейн вывела машину из жилой части анклава и направилась к клинике. На третьей передаче движок завывал на французский лад: Джейн переняла эту манеру езды. Самая высокая передача была признаком слабости, боязливой езды, свойственной старикам и неуверенным в себе людям, эволюционным реликтом, сохранившимся и в более развитую эпоху. Джейн принадлежала к поколению, которое давило на газ и тормозило, но никогда не каталось.
В окно мне была видна Симона Делаж на своем балконе, она — словно фигуры на шахматной доске — расставляла на столике свою косметику. На лице у нее толстым слоем был нанесен крем — маска, которая ничего не скрывала. Мы встретились на следующий день после смерти Цандера, подойдя к своим машинам, но выражение ее лица было таким же непроницаемым, как и искусственные озера «Эдем-Олимпии». Только присутствие Джейн привносило какое-то подобие жизни в ее флегматичные черты.
И тем не менее в ее отношении к Джейн не было ничего чувственного. Они с Аленом смотрели на зоны свободной любви, как умудренные туристы — на ряды арабского рынка в незнакомом городе, где их могут ждать изыски какой-то новой кухни. Для этих просвещенных путешественников даже человеческая плоть — лишь повод ненавязчиво поинтересоваться рецептом. В «Эдем-Олимпии» экзотические блюда им на заказ готовил Уайльдер Пенроуз.
Я знал, что меня они считают скучноватым, склонным к созерцательности мужем, который находит удовольствие в том, что жена ему изменяет. Они ничуть не удивились, когда я вошел в комнату, пропахшую марихуаной, и забрал Джейн у Гальдера, — они решили, что я испытывал сексуальное возбуждение при виде этой танцующей парочки. Глядя, как наши жены занимаются любовью с другими, мы развенчали тайну эксклюзивной любви и развеяли последнюю иллюзию — что каждый из нас по-своему неповторим.
Оставив Симону, я обратился к своей коленке, которая свербела и коробилась, как ствол расщепленного молнией дуба. Вставив иглу в ампулу с болеутоляющим, я втянул прозрачную жидкость в шприц. Проверяя свой мениск, скользнул взглядом по изображению Алисы на дверце шкафа. Каким только испытаниям не подвергал Кэрролл психику своей юной героини, но ее непобедимый здравый смысл, преодолев все ловушки, вышел победителем.
Размышляя над этим, я вспомнил слова сержанта Жюко — люди, мол, видели, как я на повышенных тонах разговаривал с Цандером. Детектив пришел допросить меня на пятый день, а из этого следовало, что его сведения вполне могли быть частью некоего продуманного плана. Он сделал вид, что восхищается «ягуаром», а на самом деле искал следы столкновения.
Меня что, хотят выставить убийцей Цандера? Я буду тут хромать по бизнес-парку с мозгами набекрень от болеутоляющего, этакое накачанное наркотиками подопытное животное, которое будут сохранять для последней инъекции и принесут в жертву, когда через месяц, два или три им понадобится козел отпущения. Я мог бы рассчитывать на защиту Уайльдера Пенроуза, но, возможно, Ален Делаж захочет меня убрать, чтобы Джейн принадлежала только им.
Я прощупывал вены у себя под коленкой, Мандельбротово множество
{83} хрупких сосудов — географическую карту, наглядно показывающую мою личную разновидность наркомании. Я снова подумал об умненькой Алисе, о том, как она глотнула из бутылочки с надписью «выпей меня», и посмотрел ампулу на свет. На бирочке было напечатано мое имя — с таким же успехом жирным шрифтом можно было написать: «уколись мной».
Моя коленка ждала облегчения, но на сей раз я отложил шприц и закрыл кожаный чехол. Чтобы не быть обвиненным в убийстве Цандера и не попасться в расставленные силки (ведь скоро будут и другие убийства), мне нужна свежая голова. Нужно, чтобы инфицированные связки и железные штыри терзали мою коленную чашечку. Мне нужно думать, и мне нужна боль.
Глава 35
Анализ
Супермаркет на главной дороге в Антиб-ле-Пен был полон множества заманчивых товаров — мясные закуски, оливковые приправы, пирамиды новых моющих суперсредств, солнечники и морские петухи такой свежести, что в их чешую вполне можно смотреться, как в зеркало. Вот только покупателей не было. Обитатели жилого комплекса повышенной безопасности, вероятно, так глубоко отступили в свое оборонительное пространство, что у них и потребности-то не возникало ни в еде, ни в приправах, ни в вине. Рекламные щиты офиса по продаже недвижимости на кольцевой развязке «эр-эн-семь» имели вид музейных экспонатов, а представление создавшего их художника о городском торжище, не продвинувшееся дальше Елисейских Полей с их бутиками и богатыми клиентами, казалось, реанимировало забытый мир двадцатого века.
Только в киберкафе по соседству были хоть какие-то клиенты. Бездействующие компьютерные терминалы были повернуты мониторами к стойке бара, но за столиком на улице сидели три байкера в подбитых железом ботинках, затянутые в кожу а-ля Безумный Макс
{84}. Они являли собой зловещую часть сверхсовременного комплекса — аналог восседающих на карнизе небоскреба грифов-падальщиков, заполнивших непредусмотренную нишу в экологии будущего.
Меня мало волновало, что супермаркет пуст, удивительным было воздействие этих пустых проходов на мой зрительный нерв. За те недели, что прошли со дня моего отказа от болеутоляющего, мое восприятие окружающего мира обострилось, словно прежде замороженный анестетиками мир теперь очнулся и стиснул меня в своих объятиях. Недавно расфокусированный объектив, сквозь который я воспринимал реальность, внезапно стал давать резкое изображение, и впервые за много месяцев я сумел задействовать те уровни моего разума, которые были закрыты, как этажи опустевшей телефонной станции. Каждое утро после отъезда Джейн в клинику я вытягивал из ампулы приготовленную мне дозу, а потом спускал бледную жидкость в унитаз. Странно, но я не только стал мыслить яснее, но и боли в коленке у меня прекратились. На сей раз пример Алисы оказался отнюдь не лучшим…
Я увидел Изабель Дюваль, как только она вошла в супермаркет. Облачившись в головную косынку и солнцезащитные очки, она бродила у полок с деликатесной кошачьей едой, как начинающий магазинный воришка. Она была бледна и хорошо владела собой, но настороженно поглядывала через плечо, словно чувствуя у себя за спиной преследователя; правда, оглянувшись, она понимала, что испугалась собственного отражения в зеркале.
Я был рад снова увидеть ее. Поговорив с ней по телефону, я отправил ей маленькую посылочку из почтового отделения в Ле-Канне и предполагал, что ей потребуется не меньше месяца, чтобы разобраться. Но она позвонила мне уже через неделю.
— Мадам Дюваль… вы прекрасно выглядите. — Я ухватил ее за руку, прежде чем она успела ее отдернуть. — Спасибо, что помогли мне.
— Не за что… — Она посмотрела на меня поверх своих солнцезащитных очков — мои навязчивые и нетерпеливые манеры выводили ее из равновесия. — Я рада сделать все, что в моих силах. Вы были другом Дэвида.
