Пальцы бегали уже довольно быстро, и я не слышал ни тихого мурлыканья Кота, ни шелеста переворачиваемых Рыжей страниц «Жизни животных», ни слабого ровного шума кондиционера…
14
Рыжая что-то сказала. Что именно — я не разобрал, но механически отметил… Что-то странное. Я оторвался от компьютера, потянулся (у меня здорово затекла спина — сколько же я просидел за ним?) и спросил:
— Чего?
— Пойди в кабинет и надень смокинг, — повторила она.
Я хотел что-то сказать, поперхнулся, поднял на нее глаза и… оторопел.
Рыжая стояла у стола со скатертью в руках, одетая в… Черное, очень короткое платье с огромным вырезом, открывающим половину грудей, на шее — цепочка с… кулоном, что ли, или как это называется… Словом, довольно большой прозрачный камень, вспыхнувший ярким голубоватым пламенем, когда она начала медленно поворачиваться.
Она повернулась спиной ко мне. Вырез на спине открывал треть задницы. Черные туфельки на высоченном каблуке… Если она хотела произвести на меня впечатление, ей это удалось. Более чем.
— Ну и ну, — выдохнул я. — В этом… Я же не смогу тебя трахнуть…
— В этом и не надо, — усмехнулась она. — Как тебе?
— Это… фантастика, — пробормотал я. — Эта баба — не для меня… Я просто… не отсюда. Гвоздь не от той стенки…
— Дура-а-а-к, — протянула Рыжая. — А для кого же еще я одевалась? — она была довольна моей реакцией.
— Если внизу… под этим — такое же белье, я точно не сумею…
— Там нет никакого белья, — фыркнула Рыжая.
— Ну, тогда, — я вдруг почувствовал, что у меня в ширинке зашевелился… Чем она меня кормит, что я так?.. Подсыпает что ли какие-то… — Тогда…
— Тогда пойди и надень смокинг. Найдешь в его шкафу. Мы ужинаем при свечах.
— При свечах?… А потом?
— Потом? — она усмехнулась. — Оргия, однако. Что же еще бывает после свечей?
— Тебе с бугра виднее, — буркнул я, встал, выключил компьютер, закрыл его и положил на диван.
— Там рубашку найдешь специальную… С таким стоячим воротничком. И галстук-бабочку.
— Я, Рыжик, не то, что бабочку, а простой галстук завязывать не умею, — ехидно сообщил ей я.
— Ничего, там есть на застежке. Давай, я уже накрываю.
— Извращенка, — пробормотал я и послушно двинулся в кабинет. Спорить было без толку. Если женщина просит…
Кот сидел в кабинете на подоконнике и смотрел на улицу. При моем появлении он повернулся ко мне и стал с интересом смотреть, как я отодвигаю «купейную» зеркальную дверцу шкафа.
М-мда. Такое количество костюмов, я видел только в магазинах. Где ж тут смокинг? И как он вообще выглядит… А, ну да, у него такие сплошные лацканы и… Вот. Так, теперь рубашка со стоячим… Бабочка… Нет, не то. Ага, вот! Что ж, попробуем, только не вздумай смеяться, Кот, даже не вздумай…
Он и не думал смеяться, а с интересом наблюдал, как я влезаю в накрахмаленную рубашку, и чертыхаясь, напяливаю на себя черные штаны с какими-то… лампасиками, что ли, по боковым швам. Так, где у нас туфли… Ага, внизу. Как здорово выдвигается эта хрень… Надо же, и ноги размер одинаковый, стало быть, у Ковбоя не маленькая аристократическая ножка… Ну, что, Кот, как я тебе? Хорош?..
Смокинг сидел неплохо — только был чуть узковат в талии. Но что делать, мы — люди простые, тренажеров у нас нет. Брюки тоже туговаты на заднице, но в целом… Еще бы неделька с Рыжей, смокинг сидел бы на мне, как родной. С ней — не потолстеешь.
Вдруг мне стало немножко жалко, что половина нашего времени уже прошла, что через три денька приедет настоящий хозяин всего этого и… Рыжей, а потом вернется и моя половина. Что делать, вот так, блядь, неудачно жизнь…
Дурак, равнодушным звоночком тренькнул какой-то голосок. Я круто развернулся к Коту, но он опять смотрел на улицу, и хвост у него слегка подергивался — что-то он там увидел, какой-то слабый раздражитель. Может, вороны…
— Дураки не бывают в смокингах, — наставительно, но не очень уверенно сказал я Коту. — Ты взгляни на хозяина — в таком шике, может, больше и не увидишь!
Но Кот не обернулся, только хвост стал мерно качаться из стороны в сторону. Или он был не согласен со мной, или там, правда, что-то раздражало его.
— Ну, не хочешь — как хочешь. Ты — хамить, и я — хамить, — заявил я, и твердо ступая каблуками, как на параде, отправился в столовую.
На столе действительно горели две витые свечи в тяжелых бронзовых подсвечниках. Стол был накрыт на две персоны — с какими-то соусниками, блюдами под стеклянными крышками, тяжелыми хрустальными бокалами, рюмками на длинных ножках, спецножами и спецвилками, тремя разными тарелками перед каждым из двух мест, бутылкой красного вина, бутылкой белого, графином с чем-то прозрачным, графином с чем-то коричневым…
Я как-то… Словом, я опять, как в тогда, в самый первый раз войдя в ее фатеру, почувствовал себя неуютно, неловко как-то — гвоздь не от той стенки. Мне бы водочки… Я глянул на Рыжую и… Вся неловкость пропала.
Рыжая уже сидела за столом и несмотря на свое черное платье и прозрачный камень на шее, в котором то и дело полыхали голубоватые отсветы от пламени свечек, выглядела очень… домашней.
— Садись, — сказала она, — и попробуй вот этот салат. Потом будет рыба — с белым вином, а потом мясо — с красным.
— Мне бы водочки, — пробормотал я, садясь.
— В процессе, — сказала она и кивнула на графин с прозрачной жидкостью, а себе налила из другого — с коричневой.
* * *
— Слушай, — спросил я, налегая на салат, — а ты совсем не работаешь?
— Беру иногда на дом, когда скучно… Давай, положу рыбу.
— Ага, положи… А что берешь? Постой, ты ведь знаешь язык… Уж не переводики ли, моя донна?
Она выпила, сразу налила себе еще и кивнула.
— Ну, так, технические — я же не маэстро.
— На технических сейчас проще бабки делать, — сказал я, налегая на рыбу. — И больше выходит. Намного. Мне бы подкинула.
Она снова выпила и снова налила.
— Пожалуйста. Сколько хочешь.
— Что ж ты никогда не говорила? Я — в поте лица бьюсь, как папа Карло…
— Ты никогда не спрашивал, — пожала она плечами и выпила.
— Ты ничего не ешь — только пьешь. Хочешь надраться?
Она пожала плечами.
— Мне нравится, когда ты ешь. Выпей водки перед мясом.
— Неохота, — сказал я и налил себе вина; белого. — Вздрогнули, ваша светлость?
— Ага, — она выпила, сняла стеклянную крышку с блюда и положила себе кусок мяса с какой-то приправой. Пахло оно потрясающе. Я тоже потянулся к блюду и поддел своей вилкой большой кусок. — Только я — не светлость. Я — простых кровей. Это хозяин у нас — голубых.
