— Мы его не убьем, — перебила она меня. — Зачем самим мараться. Просто… Мы пошлем эти документики по одному адресочку — я знаю адресочек — и все сделают другие… Что так смотришь? Не твой жанр? Ну, да-а-а, — она пьяно хихикнула и вдруг изменилась. Вдруг в ней прорезалось что-то… настоящее, что-то болевшее — ты же не по этим делам… Но тебе не это не в кайф. Тебе вообще, за что-то взяться — не в кайф! Ответственность взять на себя… Главой семьи, хозяином — быть не в кайф, — она подмигнула мне, — Ты, ведь, правда, дружок, по натуре, только… — она вздохнула и уставилась на скатерть, — это ведь в двадцать — хорошо… Ты наверно счастлив был, когда тебе в двадцать какая-нибудь шлюшка шептала, что вот этот у нее — для бабок, за того — замуж рассчитывает выскочить, а ты — просто так! А?.. Но на пятом десятке — в кайф?!. Не-ет, ты ведь сам знаешь, — она покачала пальцем из стороны в сторону, — у тебя, конечно, жена, дочка, но… ты ведь так и не ста-а-л г-лавой семьи и все такое, ты… Только видимость создал — я-то знаю! Зна-а-а-ю!..
Я протрезвел. Она, конечно, здорово готовила… И поила, как надо, и вообще, но… Сейчас она залезла не туда. Если она полезет еще дальше, вечер будет испорчен. Она испортит его мне, а я -
(Их нельзя обижать… Нельзя обижать просто так… Но если сами нападают, то…)
в долгу не останусь.
— Думаешь, у тебя жизнь, б-лядь, — она пьяно икнула и подмигнула мне, — случайно так сложилась? Неуд-дачно, А ты подстегни удачу, рискни, а? Поиграй в эту игру со мной… Но ты не игры боишься, не эт-той игры, ты — того, что п-потом будет, боишься… Со мной повязанным быть, б-лизким… Заб-ботиться обо мне… А?
Я молчал. Пока.
— Д-дура? — она вдруг вздрогнула и тряхнула головой. — Почему — дура?
— Что — почему? — не понял я.
— Почему ты сказал, дура? — она обиженно уставилась на меня. — Что мне, спьяну помечтать нельзя?
— Я ничего не говорил — я думал. И тебе стоит думать, прежде чем говорить… А мечты у вас, ваша светлость, — я расслабился и фыркнул (что, в самом деле, распаляться на пьяную бабу). — От моего любимого автора нос воротишь, а сама такую клюкву… Сейфы, документы, адресочки, — я подмигнул ей, но…
Она смотрела мимо меня, я обернулся за ее взглядом, и увидел, что они с Котом уставились друг на друга. Я тоже посмотрел в глаза Коту, заглянул в его расширившиеся зрачки, в которых отражались язычки пламени свечек, заглянул как-то в глубь этих черных вертикальных ромбиков, быстро превращающихся в круги, и комната качнулась влево, потом — вправо, а потом все стало как-то расплываться, заволакиваться какой-то колыхающейся пленкой… нет, толщей воды, и лишь вдалеке виднелись черные круги кошачьих зрачком с плавающими в них красными точками — отблесками… да, наверное, свечей, но не желтыми, а красными…
Я зажмурился и тряхнул головой. Все встало на место. Кот лениво щурился на догорающие оплывшие свечки и легонько когтил диван. Ай, да коньяк… А выпил-то всего пару рюмок! Рыжая, поди, и впрямь здорово надралась… Я повернулся к ней и увидел…
Из ее сильно накрашенных глаз катились слезы, оставляя на щеках черные мокрые полоски от размытой туши с ресниц.
— Рыжик… — сказал я. — Ты что?…
— Я… Мне так ее не хватает, — тихо выговорила она. — Я… Я соврала тебе… Я когда приехала, уже… не застала ее. Она родила, и он пристроил всех котят — я их видела, ездила смотреть… А она потом умерла — он так сказал… И домработница наша тогдашняя подтвердила… Что-то с родами было не так, что-то там… осталось. И когда я приехала — еще не знала, только вошла… Эта квартира, — она провела по лицу ладонями, размазав тушь по щекам. — Она была, как склеп… Она и сейчас, до сих пор такая… Холодная!.. — и уронив руки на стол, так что звякнули рюмки и вилки, Рыжая некрасиво, по-бабьи разревелась.
Вот тебе и оргия, уныло подумал я.
15
Оргия, и впрямь, сорвалась. Рыжая долго ревела, никак не могла успокоиться, я неловко утешал ее (утешитель из меня — никудышный), и жалел, что привез сюда Кота. Как только она достала переноску, и я понял, что у нее жила кошка, мне нужно было сообразить, что ей будет… Не по себе.
Но все равно, я не мог ожидать такого всплеска — ведь прошло уже… Когда, она говорила, она ездила? Ну, как минимум, года два-три назад… Правда, она здорово выпила, и вообще сегодня с утра была какая-то нервная. Да, и кто их поймет, верно, Кот?
Продолжая обнимать ее, я глянул на Кота. Он сидел на диване и с любопытством смотрел на эту сцену. Ни жалости, ни сочувствия я в его глазах не увидел, да и не мог увидеть — их там не было и быть не могло. Интерес — да, но интерес ли к слезам и всхлипываниям Рыжей, или к моему странному и непривычному для него (для меня — тем более) одеянию, или вообще к чему-то другому — сказать трудно.
* * *
… Помню, я как-то заболел гриппом. Я вообще погано переношу температуру, тридцать восемь для меня — смертельный номер, а тут она взлетела под сорок и сутки ничем не сбивалась. Я буквально доходил, а Кот все сутки пролежал со мной на кровати, развалясь в ногах, и навалившись спиной на колени. Мне было невыносимо любое прикосновение к телу, одеяло давило, как свинцовое, подушка скребла затылок, как наждачной бумагой, но тяжесть Кота, привалившегося спиной к ноге, не только не мучила, но даже приносила какое-то слабое облегчение… Это многим знакомо — когда у человека что-то болит, они умеют лечь на это место, и если не снять, то хоть чуть-чуть ослабить боль, и…
Никто не удивляется — конечно, это же не НЛО, чего там необычного, атом неисчерпаем, экстрасенсы под контролем, вода от телевизора заряжается…
Но и тогда, лежа возле меня, доходящего от температуры, и поглядывая изредка на мою раскаленную от жара физиономию с мутными, заплывшими щелочками глаз, он не выражал взглядом никакого сочувствия, никакой жалости. Собака на его месте сходила бы с ума от жалости и тревоги, скулила бы, может, ничего бы не ела (для нее Бог — не может умереть, не может болеть, а если такое происходит, то для нее рушится вся система, качается все то, на чем стоит ее жизнь), но Кот — другое создание. Помогать… Помогать своим присутствием, самим фактом своего существования — это да, а жалость… Не по адресу. Не его жанр.
* * *
… В конце концов, Рыжая успокоилась, сходила в ванну, умылась, смыла косметику, скинув туфли, забралась на диван, и мы втроем (Кот раскинулся поперек дивана и привалился спиной к ее босым ногам) стали смотреть дурацкий аттракцион Позднера с актером в маске, изображающим какого-то крутого рэкетира. Я разок пробежался по программам, но кроме сериалов и прилизанной плеши журналиста-теннисиста смотреть было нечего. Лучше уж Позднер…
Досмотрев рэкетира и выслушав умную заключительную речь Позднера (такую умную, что никто в студии, как всегда, ничего не понял), мы убрали со стола, свалили грязную посуду в посудомоечную машину, вяло разделись (у нее, правда, под платьем не было белья), вяло позанимались (да, простит меня тот строгий Поэт) любовью и заснули. Кот устроился у нас в ногах, и каждый раз, когда кто-то из нас шевелился, недовольно уркал.
