Это утро задалось на славу. Я не знал, кто выступил его спонсором, но, не считая поцелуев и шепота, все было на высшем уровне. Прежде всего, конечно, аромат кофе, кружка с которым стояла так близко, что я, еще не открыв глаза, начал тянуться в его сторону и нашел так же безошибочно, как слепой котенок находит сосок с теплым молоком на животе мамы-кошки. Кроме того, я не мог не порадоваться освещению. Утреннее солнце не должно полосовать человека бритвой по глазам, и кто-то, понимающий это, очень любезно положил меня в тень. Наконец, пробуждение должно быть ограждено от резких звуков. Одна, в крайнем случае две птички и легкий шелест ветра в цветущих кустах сирени. Все остальное — это, извините, от лукавого. Уверен, что, если в мире существует высшая справедливость, человек, который изобрел будильник, обязательно угодил в ад, где первые несколько лет его все время усыпляли и тут же будили его собственным изобретением. Впрочем, полагаю, что потом даже бесы сжалились над несчастным и заменили эту беспрецедентную пытку переводом в обычный котел с кипящим маслом. Так вот, мое утро было озвучено как раз так, как надо. А именно почти никак. Даже шелеста ветра не было. Хотя птичка была. Кукушка. Не самый мелодичный вариант, но все остальное уже настолько настроило меня на благостный лад, что я вместо традиционного утреннего желания послать все куда подальше спросил: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?»
— Ку-ку! — откуда-то из дальнего далека ответила птичка. — Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
— А вот это вы зря, — раздался рядом очень знакомый голос. — На вас еще остается астральный след Кощеевой смерти.
«Чего остается?» — спросонья подумал я, а вероятно, не только подумал, но и спросил вслух, потому что голос продолжил:
— След. Астральный. Вы так долго носили иглу, что бедная птичка приняла вас за Кощея и теперь будет куковать до бесконечности.
Объяснение было интересным. Такое мог дать только…
«Иван! — пронеслось у меня в голове. — Точно, Иван!» И с тем я окончательно проснулся.
Глава двадцать пятая
Даже сегодня я уверен, что моя идея использовать нить-искатель для поисков дороги к Дому была не лишена своеобразного изящества и остроумия. Просто прежде чем использовать спальник в качестве средства для наведения клубка, его, конечно, стоило осмотреть несколько повнимательнее. Тогда бы я определенно заметил вышитые на чехле инициалы «И. Д.» и задумался, а точно ли эта вещь числится имуществом Дома, а, скажем, не собственностью того же Ивана Дурака. Между тем оказалось, что злополучный спальный мешок когда-то принадлежал именно ему. Вследствие этой досадной ошибки клубок потащил меня отнюдь не в штаб-квартиру, а вовсе даже на свидание со своим прежним хозяином. Само по себе это было даже неплохо. Вот только по дороге я угодил в такой переплет, что Дураку снова пришлось выручать меня из беды.
На сей раз бедой оказался десяток разгневанных леших. Будучи выставленными в боевое охранение, матерые лесовики еще задолго до моего приближения почувствовали, что на вверенной им территории происходит что-то странное. Деревья не так шумят. Птицы не так поют. Мелкое зверье прячется. А главное, землю сотрясает какая-то непонятная дрожь, смутно напоминающая волны случившегося где-то на другой стороне планеты землетрясения. Как выяснилось, причиной этого сейсмического эффекта был мой бег с препятствиями по густо пересеченной территории волшебного леса. В результате появление моей персоны не стало для леших таким уж большим сюрпризом. Не предвидели лесовики разве что скорость, с которой я пронесусь мимо их секретов. Тем не менее они утверждали, что все равно сначала потребовали от меня остановиться, и лишь потом начали палить. На мое счастье, стрелки из них были никудышные. Трофейные автоматы попали к ним в лапы только позавчера, так что передергивать затворы и давить на курки они худо-бедно научились, а целиться нет. Будь на месте лешаков обычные люди, они бы, наверное, и вовсе не успели повернуть в мою сторону стволы. Однако скорость реакции у поставленных под ружье лесовиков была практически звериная. Этим и объясняются те несколько пуль, наперегонки с которыми я носился по чаще.
Зато, когда мой марафонский забег был остановлен так некстати выросшей у меня на пути березой, лешие оторвались по полной. Сам-то я был без сознания, но с чужих слов узнал, что только всеми признанный авторитет Дурака позволил ему вырвать мою тушку из лап рассвирепевших чудовищ. Правда, справедливости ради следует добавить, что клубок, из-за которого я угодил в этот переплет, тоже внес свою лепту в мое спасение. Именно он, докатившись до Ивана, дал ему понять, что Дурака разыскивает кто-то из коллег-защитников. Недолго думая, Иван Иванович запустил искатель в обратную сторону и поспел как раз к третьему кругу бурных дебатов, в ходе которых лешаки обсуждали, как именно им следует прервать мое бренное существование. Одни настаивали на том, что меня следует порвать, привязав к кронам двух согнутых до земли осин. Другие считали, что гораздо прикольнее и поучительнее будет подвесить мое тело перед гнездом диких пчел. Меня, в общем-то, не сильно впечатлили эти варианты. Однажды некий леший Ефим уже пытался скормить двух защитников колонии красных муравьев. Но, несмотря на это, Иван Иванович утверждал, что в обычных условиях лесовики-лешие — народ покладистый и незлобивый. Вот только обычной нынешнюю ситуацию назвать было никак нельзя, поскольку уже четвертый день на «той стороне» шла настоящая бойня.
Началось все, как и следовало предполагать, с высадки карательных отрядов вэчекистов. Прибыло их относительно немного — где-то около шестидесяти человек, столько же всякого рода волшебных наемников и сотни три големов. Этих сил, по расчетам командования ВЧК, вполне должно было хватить, чтобы выловить и вернуть на поселение всех беглых преступников. На деле же ситуация оказалась сложнее.
Оказавшись на «той стороне», наша драгоценная Белка явно не тратила времени даром. Судя по всему, она уже насобирала весьма и весьма солидное количество волшебных изумрудов. Они в свою очередь успели аккумулировать столько энергии, что на ее запах, как пчелы на мед, потянулось совершенно невероятное количество всякого магического народа. Причем не только нашего. Кроме бессчетного числа кикимор, шишиг, леших, водяных и прочих законных обитателей здешних широт, Иван своими глазами видел парочку ирландских лепреконов, семейство финских маахисов и даже троицу мелких муз, судя по загару, прибывших прямиком с Геликона. Но добро бы на волшебный огонек пожаловала только разная безобидная паранормальная мелочь. Магия привлекла существ среднего и даже старшего уровня. В конечном итоге все это вылилось в грандиозный шабаш с песнями, плясками, мастер-классами по черной и белой магии, волшебными турнирами и бесконечными бракосочетаниями. Из человеческих мероприятий происходящее можно было сравнить либо с Вудстоком, либо с Грушинским фестивалем авторской песни. Правда, на Грушинке, если не ошибаюсь, жертвоприношения не приняты, здесь же не обошлось и без этого.
И вот в самый разгар веселья посреди опьяневшей от разливающейся вокруг волшбы тусовки возникли какие-то смертные ребята с мрачными лицами испанских инквизиторов и замашками питерского ОМОНа. Впрочем, лица — это еще пустяк. У иных оборотней или, скажем, некромантов физиономии тоже не мятный пряник. Однако пришельцы нагло заявили волшебным существам, что их праздник окончен, и потребовали разбрестись по домам, а кое-кого и вовсе пообещали замести в человеческую кутузку.
