— Я бы ее и вовсе закопала, — объясняла мне за уборкой Баба-яга. — Но нервировать не хочу. И так уж избушечка моя родненькая за день страху натерпелась. А под землей она и тем более не успокоится. Решит, что похоронили!
Невольно поперхнувшись, представил, как могла бы выглядеть такая могилка: холм в виде островерхой двускатной крыши и печная труба вместо обелиска. Впечатляет.
И все же, несмотря на все старания, полностью спасти нервную систему избушки от стрессов Арина Родионовна не смогла. Причиной первого из них стала моя попытка вернуть на законное место полочку, сорвавшуюся со стены в ходе нашей лихой скачки по лесу. Крючков, на которых она могла бы висеть, я не обнаружил, зато разыскал в груде мусора, усеявшего пол, два старинных клиновидных гвоздя. Однако стоило мне приладить острие одного из них к бревенчатой стенке, как весь домик начал мелко дрожать, а сзади раздался истошный вопль Арины Родионовны:
— Ты что ж это, ирод окаянный, удумал?! Совсем с глузду съехал?!
— С чего съехал? — опешил я не столько от употребленного старухой непонятного слова, сколько от ее неподдельного возмущения. Вот и делай после этого добрые дела.
Однако Бабе-яге мои задетые чувства были, прямо скажем, до лампочки. Оттолкнув меня в сторону, Арина Родионовна шустро подскочила к стене своего домика и ласково, чуть ли не с материнской нежностью, стала гладить мелко вибрирующее дерево.
— Тише, тише, милая! Успокойся! Никому тебя в обиду не дам. Никто тебя не тронет!
Успокоив свою впечатлительную недвижимость, старуха наконец-то соблаговолила повернуться ко мне и объяснить причину своего жесткого наезда:
— Ты, Левка, запомни, это тебе не панельная хрущоба, чтобы в ней стенки долбить. Избушка, она хоть на вид и сруб срубом, а все одно живая. Хочешь ей чего на стенку привесить, изволь попросить, договориться, а гвоздями в нее тыкать не смей! Уяснил?
Устыдив меня этой поистине гринписовской тирадой, Баба-яга уткнулась носом в стык между двумя бревнами и что-то забормотала. В ответ из гладкой древесной толщи показались два крепеньких сучка, идеально подходящие для того, чтобы нацепить на них злополучную полку.
Вторым шоком для избушки стала моя попытка подмести пол. Подхватив старухину метлу, я начал сметать в кучу пришедший в негодность колдовской скарб: осколки всяких баночек и горшочков, а также россыпи снадобий, которые в этих емкостях недавно находились. К сожалению, мне даже в голову не пришло, что некоторые из рассыпанных ингредиентов отнюдь не стоит смешивать, тем более волшебной метлой. Осознал я это только после того, как собранная мной груда мусора покрылась веселенькими разноцветными огоньками энергетических разрядов и с хлопком разлетелась во все стороны, осыпав помещение яркими искрами праздничного магического салюта.
Оправившись от взрыва наколдованной светошумовой гранаты, Арина Родионовна отняла у меня метлу и поставила в угол. Вернее, посадила. И под страхом превращения в галлюциногенный гриб запретила проявлять какую бы то ни было инициативу. Вместо этого она достала какие-то странные, как выяснилось впоследствии, ежовые рукавицы, при помощи которых я должен был разбирать сложенную в этом углу магическую стеклотару. Треснутые и расколотые склянки Баба-яга велела складывать в деревянное ведро, а целые — в простеленный соломкой дощатый ящик. Сперва порученное дело показалось мне весьма скучным, но только до тех пор, пока я не стал рассматривать этикетки. Освещение в избушке было, прямо скажем, не ахти. Сама Арина Родионовна, как и положено древней «нечистой силе», похоже, и вовсе могла без него обходиться. Мне же приходилось довольствоваться с трудом проникающим в маленькое оконце лунным светом. С другой стороны, наверняка именно он и стал причиной того, что ярлыки на отдельных склянках, колбах и прочих сосудах обрели загадочное волшебное мерцание, а другие и вовсе оказались снабжены красивыми люминесцентными картинками. Так, среди прочего мне попался небольшой глиняный горшочек, накрепко закупоренный примотанной к горловине тряпицей, на его шершавом боку неуместно роскошной золотой вязью была сделана предельно прозаическая бытовая пометка: «Варенье ябл. молодильн. Урож. 68 года». Прочитав надпись, я чуть не извелся от зуда спросить Бабу-ягу: о шестьдесят восьмом годе какого столетия идет речь?
К сожалению, вид мрачной старухи, приводящей в порядок свое потрепанное имущество, не располагал к проявлению любого, пусть даже самого невинного любопытства. Однако уже через минуту этот вопрос померк перед следующей извлеченной из ящика загадкой. На сей раз мне попался стеклянный флакон-пульверизатор. Примерно такими приспособлениями, если мне не изменяет память, годах в семидесятых прошлого века пользовались парикмахеры, опрыскивая своих клиентов забытым ныне одеколоном «Шипр». Впрочем, судя по ярлыку, в попавшейся мне бутылочке была куда более примечательная жидкость. Начать с того, что называлась она «Средство для комаров», это уже само по себе показалось мне весьма интригующим, особенно в сочетании с картинкой, на которой непонятно с какой стати красовалась знаменитая врубелевская Царевна Лебедь. Зато с обратной стороны флакона я обнаружил еще одну этикетку, озаглавленную «Инструкция по применению», и набранный мелким курсивом текст, который все объяснял:
Лебедь князю: «Вот в чем горе!
Ну послушай: хочешь в море
Полететь за кораблем?
Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился…
Ниже следовала приписка: «Срок действия: за море и обратно!»
Тут уж у меня никаких вопросов к Арине Родионовне не возникло, зато появилось стойкое желание опрыскать себе хотя бы один палец, чтобы проверить, рожден ли я сделать пушкинскую сказку былью.
— Даже не вздумай! — как всегда не вовремя, а может, и ровно наоборот, пресекла мой эксперимент Баба-яга.
— Вы о чем? — спросил я, пытаясь прикинуться шлангом, раз уж бдительная старуха не позволила мне сделаться комаром.
— Сам знаешь! — ответила не купившаяся на мою актерскую игру бабка. — Во-первых, водица эта давно просроченная. А во-вторых, в кровососа ты, может, и перекинешься, а вот обратно никак.
— Это еще почему? — удивился я, чем сразу же выдал свои истинные намерения. Однако отступать было уже поздно. — У князя Гвидона получалось.
— Вот потому-то и получалось, что он князь! Ты думаешь, что, Лебедь эта и Василиска — лягушка твоя знакомая — зря царицами прозываются?! Вовсе не зря! Ворожили-то они — дай бог каждому. Зато все ихние штучки только для благородных! Короче, если не хочешь до конца жизни пищать, не советую.
На секунду у меня в голове возникла мысль поделиться с Бабой-ягой предположениями Барса Мурзоевича и Ивана о том, что я и сам не такого уж простецкого происхождения. Однако в том, как старуха помянула «благородных», было столько неприязни, что я решил не касаться этой скользкой темы. Недаром же люди придумали поговорку: «Не надо дразнить гусей». А мне уж тем более не следовало дразнить ту, кому эти гуси-лебеди подчиняются. И все же я не мог не обратить внимания на то, что за последние несколько часов характер у Арины Родионовны заметно испортился. «Наверное, об избушке своей волнуется! — попробовал я объяснить странную раздражительность Бабы-яги. — А может, просто устала. Или голодная…» Последняя мысль оказалась весьма неприятной. Печки колдунья, конечно, лишилась, но стоящая в углу горницы деревянная лопата неожиданно напомнила мне о том, что, согласно преданиям, старуха не считала каннибализм чем-то неприемлемым. И в тот же момент бабка, словно уловив зародившиеся во мне подозрения, произнесла:
