— Которого у нас нет, о отъявленнейший из расточителей, — перебил Джафар, спеша положить конец размышлениям хозяина. — Поскольку вы не можете припомнить особенностей этого острова, нам придется быть готовыми ко всем опасностям сразу. Что заставляет меня вернуться к своей прежней просьбе. Вы должны наконец рассказать носильщику всю правду о ваших путешествиях.
— Всю правду? — Торговец вновь тяжело вздохнул. — Да, полагаю, должен.
Возле нас снова появился более вежливый из двух головорезов.
— Прошу прощения, но я должен просить вас отложить все беседы на потом, — скорее приказал, чем в самом деле попросил Кинжал. — Темнеет, и нам следует вернуться в лагерь.
Он развернулся, всем видом показывая, что нам ничего не остается, кроме как последовать за ним. Синдбад, которому, похоже, не улыбалось рассказывать правду, на чем настаивал Джафар, первым зашагал вслед за злодеем. Кинжал всего на миг приостановился, чтобы подхватить ручки паланкина, и они со Шрамом припустили бодрой рысью. Поддерживаемый с двух сторон Ахмедом и Джафаром, я изо всех сил старался не отставать, в то время как Малабала, ни к кому конкретно не обращаясь, вопрошал, не будет ли благоразумным покинуть этот лес, пока совсем не стемнело.
— Сознаюсь, — медленно произнес я, поскольку оказалось, что я должен беречь дыхание для того, чтобы хотя бы просто идти, — что я никак не ожидал увидеть вас здесь, как и вы меня.
— А, — отозвался Джафар. — Это насчет того, что мы больше не у обезьян? Объяснение очень простое. Когда ты сбежал, мы были им больше не нужны, и они высадили нас с корабля при первой же возможности.
— Вообще-то они спрашивали Кинжала и Шрама, не хотят ли те остаться и влиться в их команду, — добавил Ахмед. — Похоже, обезьяны чувствуют некое родство с отдельными людьми.
— Или так перевел нам Малабала, — уточнил Джафар. — Но Кинжал и Шрам сказали, что выполняют важное поручение и что мы, остальные, тоже при деле. — Джафар кашлянул, словно досадуя на этот раз на самого себя, что так далеко отклонился от темы. — Так что обезьяны высадили нас на первый попавшийся остров вместе с запасом провизии на неделю или около того.
— Для стада обезьян, — добавил Ахмед, — они оказались вполне гуманными.
— И мы пошли прочь от берега, — продолжал объяснять мажордом, — и нашли укромное место, окруженное камнями, на краю этого леса. Там мы и разбили лагерь и уже собирались устраиваться на ночлег, когда услышали среди деревьев ужасный шум. Мы скорее пошли посмотреть, что там, подозревая самое худшее.
— И разумеется, нашли тебя, — добавил Ахмед с очаровательнейшей из улыбок.
И мы добрались до их лагеря, маленькой поляны, окруженной с трех сторон валунами и лесом — с четвертой. Это место действительно казалось идеальным, под защитой скал, так что лишь один проход придется охранять от великанов, гигантских зверей и прочих ужасов, планировавших нанести нам ночной визит.
Ахмед и Джафар опустили меня на травянистый холмик, так, чтобы спина моя смогла как можно удобнее привалиться к плоской поверхности одного из валунов, и Ахмед принялся разводить довольно большой костер, которым он, должно быть, занимался до моего шумного появления. Потом Джафар с Ахмедом принялись жарить над огнем двух мясистых ощипанных птиц.
— Господин? — окликнул Джафар.
— Что еще? — Торговец Синдбад хмурился, глядя в лес, размышляя, без сомнения, тот ли это остров, где жил двухголовый циклоп, или другой, служивший домом гигантскому змею, пожирающему людей, или, может, вовсе какое-то иное, еще более ужасное место, о котором ему еще только предстояло узнать.
— Сейчас самый подходящий случай, чтобы потолковать с носильщиком, о мастер мечтаний, — напомнил ему Джафар мягко, но решительно.
— Хм? О да, думаю, так оно и есть, — согласился Синдбад. Он задумчиво потянул себя за бороду. — Но на чем я остановился, рассказывая свою историю?
— Вы спаслись от змея, — с готовностью напомнил я ему, поскольку аромат жарящихся птиц в значительной степени вернул меня к жизни.
— Ах да, — с пылом подхватил торговец, — и потом на следующий же день мне посчастливилось быть спасенным проплывавшим мимо кораблем.
— Дождись следующей части, — сказал мне Ахмед.
— Когда я поднялся на борт, — перешел к этой самой следующей части Синдбад, — капитан этого замечательного корабля отвел меня в сторону и признался в том, что очень был рад обнаружить меня на острове, поскольку чувствует за собой долг, который следует заплатить. Оказывается, несколько ранее он был вынужден бросить одного торговца при далеко не лучших обстоятельствах и боялся, что торговец этот погиб безвозвратно. Чувство вины настолько обуяло капитана, что он не стал избавляться от товаров этого купца, но продолжал возить их в корабельном трюме.
— И как же звали этого человека? — поинтересовался Ахмед.
— Можете вообразить мое изумление, — продолжал торговец, — когда я узнал, что того купца звали Синдбад!
— И наше изумление тоже, — холодно добавил Ахмед, переворачивая птицу над костром.
Торговец еще некоторое время рассказывал, как ни он, ни капитан не узнавали друг друга. Я понял, они никогда этого не делали. В историях Синдбада и, наверное, в его жизни, похоже, никто никогда никого не узнавал.
— Традиционная форма повествования всегда самая лучшая, — прокомментировал Ахмед прежде, чем я успел сказать что-нибудь.
— Но, разумеется, я сумел продать эти товары с большой выгодой и возвратился в Багдад богатым…
— Что если вам перейти к следующей истории, о достойнейший из пользующихся словами? — посоветовал Джафар.
— Прошу простить меня за вторжение. — Внезапность, с которой Кинжал возник среди нас, говорила о чем угодно, только не о чувстве вины. — Мой напарник и я сам, не говоря уже о той, что находится на нашем попечении, вот уже некоторое время обоняют эти аппетитные запахи и хотели бы знать, когда же эти птицы будут наконец готовы. — Он выразительно похлопал себя по животу. — Мой напарник — не самый приятный человек, когда голоден.
Я никогда не считал, что Шрам может быть приятным человеком при каких угодно обстоятельствах. Но слова его приятеля о той, что находится на их попечении, заставили меня умолкнуть. Я испытывал такую боль и так устал, что едва не позабыл про Фатиму. Фатима! Сердце мое попыталось выпрыгнуть из груди, но было остановлено ушибленными ребрами. Ведь когда я беседовал с женщиной-птицей в ее гнезде, она сказала, что у меня есть судьба, и вот, пожалуйста, я снова рядом со своей таинственной и прекрасной женщиной. Могут ли быть сомнения, что эта судьба касается и ее тоже? Фатима! Одно ее имя давало мне силы, по крайней мере, для того, чтобы поесть, а может, и для многого другого!
Джафар критически осмотрел птицу, которую жарил на конце заостренной палки.
— Еще минуту-другую, — вынес он приговор. — И все.
— Отлично, — отозвался Кинжал. — Это успокоит моего напарника. Потом мы устроимся на ночлег. Темнеет. Мы вдвоем решили, что будем дежурить по очереди. Тут есть то, что мы должны постараться сберечь.
