– Для чего, отче, летопись?
– У дерева есть корни, у людей – прошлое. Отсеки корни – усохнет дерево. То же бывает и с людьми, если они жизнь своих дедов и отцов не пожелают знать. Человек на землю приходит и уходит, а дело его – злое или доброе – остается, и от того, какое дело оставлено, живущим радость либо тягота и горе. Дабы не увеличивать тягот и не множить горя, живущие должны знать, откуда что проистекает.
И. Калашников. «Жестокий век»
Пролог
Истинный любитель мудрости и слуга знания людского способен трудиться в любых условиях. Такому и небо – кров, и пыльная дорога – светлица рабочая, и серый ослик – скамья. Трясет, болтает, а плешивенький человек с куцей бороденкой знай перо в висящую на шее чернильницу макает да пишет, пишет, пишет на драгоценном заморском пергаменте, лежащем на ловко прилаженной столешнице.
Ни капли не уронит, ни единой ошибки не допустит, а почерк ровный, образцовый. Мастера каллиграфии из страны Кидай позавидовали бы. Уж они-то верхом так не горазды.
Отнимет взгляд от пергамента мужичок, пощекочет пером вострый нос, натянет повыше широкие рукава холщовой рубахи и снова в работу. А исхитрись кто заглянуть в грамоту, прочел бы интересное заглавие: «Свидетельствие о событиях истинных, запечатленное Неслухом-летописцем во году жары необычайной».
И ниже мелким идеальным шрифтом развернулись бы события удивительные да деяния геройские:
«По обычаю предков почну рассказ честный с благословения богов о витязях Егории да Иване, о страшном чародее Перехлюздии да о Злодии Худиче, Яви алчущем.
Спокойна была Родина наша Эрэфия, Рассеюшкой некогда называемая. Ладом установленным зима весною сменилася, а там и лето хлебородное наступило, и батюшка-солнышко светило всем ласково, ан в заповедном Задолье испоганился чародей мерзкий Перехлюздий, Злебогом совращенный.
Замыслил черный волшебник отверзнуть врата Навьи, выпустить Злодия Худича из Пекла. Страшной ворожбе научил Перехлюздия сам повелитель мертвых. И звезды сошлися для волхования супостатского, и уже дочитывал черный волхв страшное заклятие, когда к костру его выбрели братья-витязи Егорий да Иван, богатыри заезжие, выходцы из мира неведомого. Прервали они речи волшебные, остановили ворожбу смертельную. Надломились печати, богами на врата Пекла наложенные, да выдюжили – не выпустили Злебога-аспида.
Разгневался Перехлюздий, но богатыри сильнее оказались. Устремился колдун, Злодием наущаемый, в светлый Легендоград, дабы объединить усилия с тамошним слугою злебожьим. Но вновь на путях нечисти встали витязи Иван да Егорий. Защитили тамошнюю княжну, ныне княгиню Василисушку, оборонили священного птаха Рарожича. А пока есть святые существа на землице нашей, не бывать Злодию Худичу победителем!
Но не унялся Перехлюздий, направил свои стопы в другое княжество, в Тридевяцкое, и там, в граде Торчок-на-Дыму, вместе с басурманским колдуном Пьером де Моноклем и кикиморою Ненаглядной впустил из Пекла в Явь войско страшное, бесовское! Ворвался к нам жар преисподенный! И вновь, если бы не братцы-витязи, был бы Злебог сейчас повелителем Посюсторони поднебесной.
Помогали же Ивану с Егорием и вещий старец Карачун, и князь Хоробрий Тридевяцкий, и княгиня Василиса Легендоградская со своими дружинушками хоробрыми. А пуще каждого из названных пособлял победе справедливой народ простой, за что я, Неслух-летописец мозговский, низко ему кланяюсь и каждого сии строки читающего призываю к тому же.
А теперь об этих и других событиях поподробнее…»
Мужичок оторвался от письма да так и замер с пером, занесенным, словно сабля, над куцей головой. Дорога, сосновый лес, птицы щебечут не по-осеннему. И жара тоже отнюдь не октябрьская.
Шлепнула бледная ладонь по высокому лбу, аж слезы брызнули.
– Ой, Доля моя, Недоля моя! – бабьим голосом воскликнул летописец. – Отстал, как есть отстал!
Он пришпорил серого ослика и вскоре, за поворотом, увидал попутчиков – богатырей заезжих Ивана да Егория.
Часть первая.
Лиха беда начало
Глава первая,
в коей наши соплеменники продолжают скитания по странному миру, но не бесцельно, а с сугубым умыслом
Безопасность – это самое большое препятствие в реализации мирного плана «Дорожная карта».
Дж. Буш-мл.
– Черт тебя дернул по поезду пьяным бродить, да еще и с ключом от всех дверей, – досадливо проговорил Егор Емельянов, качаясь в седле и глядя на брата.
Каурая лошадка-тяжеловоз неторопливо переставляла мохнатые ноги и косилась на нетерпеливого гнедка, на котором восседал Иван, он же Старшой. Парень хмурился. Егор попал в самую точку: если бы не потянуло его на подвиги, то не выпали бы братья-близнецы из дембельского поезда, не заблудились бы в зауральском лесу и не выбрели бы в неведомый мир Соловьев-разбойников, кикимор-леших, князей-бояр да прочей сказочной живности.
Старшой взбил пятерней черную шевелюру, старательно избегая смотреть на Егора. Ну, прав, куда деваться, только сделанного не воротишь. Затянулся путь двух отслуживших воронежцев домой с военной базы. И затянулся именно из-за Ивана. Но зацикливаться на старых ошибках бесполезно, теперь надо в свой мир пробиться, а там видно будет.
– Дембельнулись так дембельнулись, – продолжил ворчать младший близнец.
Вот ведь диво: разница в возрасте полчаса, а характеры – просто небо и земля. Да и внешне братья не похожи. Иван – статный красавец-брюнет, Егор – светловолосый силач-увалень. Первый удачлив, как бес, второй вечно в аутсайдерах. Старшой умен и хитер, младший прост и упрям. Близнецы.
– Брось, братан, не сверли, – примирительно сказал Иван, смахивая с погона несуществующую пылинку.
Емельяновы так и путешествовали в армейской форме, лишь иногда переодеваясь в местную. Вот и сейчас оба красовались в дембельских нарядах.
Старший сержант Иван Емельянов пустил по штанинам золоченые лампасы, вшил подплечники, сделал вставку в шеврон, идеально начистил пряжку ремня и классически загнул ее углы. В общем, выглядел сущим героем. Ефрейтор Емеля предпринял аналогичные декорационные мероприятия, но его парадка получилась потусклее.
Два всадника-молодца в российской военной форме смотрелись на лесной дороге странно. Лес-то был первородный, дремучий такой… Вот-вот из-за очередной старой мохнатой ели покажется избушка на курьих ножках. Или на поваленном сосновом стволе сядет Соловей-разбойник. Или в ветвях клена мелькнет черным крылом вещий ворон… Братьям такое не в новинку: они и Бабу Ягу встречали, и Соловья победили, и с птицей-посыльным старца Карачуна знакомы.
– Эй, витязи! – донесся высокий крик летописца.
