Ефрейтор не смог встать самостоятельно, но, когда ему помогли брат и один из дружинников, выяснилось, что на ногах держится. Оделись, Старшой прихватил свой мешок. Всю дорогу Иван поддерживал близнеца, стараясь не упасть, поэтому за изгибами коридоров не следил.
Уперлись в железную дверь. Распорядитель отодвинулся в сторону, охранники замерли, пропуская богатырей вперед.
– Милости прошу, – поклонился Влесослав.
Он открыл дверь, братья шагнули к порогу. Прежде чем они поняли, что стоят перед тюремной камерой, их толкнули в спины, и дембеля полетели на каменный пол темницы. Следом залетел Колобок:
– Кто пнул, подлюки?
Бабахнула дверь, лязгнули засовы. Воцарился мрак.
Глухой голос Влесослава пробубнил:
– Сидите смирно, изменщики.
– Капец – попали. – В голосе Ивана звучали растерянность и обида. – Братан, ты как?
– Я зол, – откликнулся Егор. – Помоги сесть.
Завозились, запыхтели.
– Правей давай. Вот. Сейчас будет скамья, сзади, слева, – руководил Хлеборобот, обладающий идеальным ночным видением.
Глазенки горели алым светом. Каравай был рассержен не меньше ефрейтора.
Уселись, отдышались. В углах шуршали мыши. Где-то капала вода. Тишина. Тьма.
– Когда ж я выздоровею? – сокрушенно спросил Егор.
– Терпи, братан, атаманом будешь, – подбодрил Старшой. – Сейчас найду «Альпинист». Там у него лампочка была – шкалу подсвечивать.
Порывшись в мешке, Иван достал приемник. Нащупал клеммы, щелкнул колесиком-выключателем. Слабо засветилась лампочка, и в сырую каморку ворвалась какая-то передача а-ля «Психологическая консультация по телефону». Мужской голос, который больше походил на бабий, убеждал собеседника не запираться:
– Да ладно, Петя, не стесняйся, здесь все свои. Я, доктор Сопатов, помогу тебе в любой проблеме. Продолжай, докажи, что ты пацан!
– Ну, раз так… Мы встречаемся с Юлей полтора года, но у нас все никак не дойдет до этого самого… Ну… – гнусавый голос совсем замялся.
– Вы хотите сказать – близости? – помог психолог-ведущий.
– Во, точно! – обрадовался паренек. – Близость у нас была, но это так, не близость… Скорей, близорукость…
– Хорошо, я понял. – Диктор перестал мучить гнусавого. – Попробуй вот что. Пригласи Юлю домой, покажи ей свои любимые эротические триллеры. Например, «Вини Пух и все-все-все». Это развлечет твою подругу и создаст легкий интим…
Старшой покрутил ручку настройки и поймал нечто образовательное:
– Мы продолжаем работу клуба «Гавари па руски праффильна, кроссафчег», – с солидной советской интонацией произнесла женщина. – Новое в глаголах русского языка: «выключить – вежливая форма, эйтыключить – грубая». Например: «Эйтыключи, наконец, свою поганую музыку, преступник малолетний!» Повторяю…
– Вань, эйтыключи его на фиг, – взмолился Егор.
Иван вырубил радио:
– Ага, уж лучше в темноте, но без этой пурги.
Колобок захихикал.
* * *
В то утро, когда Тандыр-хан вышел из белого шатра, темники и шаманы не узнали своего повелителя. Исхудалый обожженный человек с опаленными волосами и растрескавшимися в кровь губами мало напоминал круглолицего вождя.
– Воды! – прохрипел хан, а затем долго пил и обливался, унимая зуд покрасневшей кожи.
– Что сказали духи? – с надеждой спросил Дон Жу Ан, склонившийся в почтительном поклоне.
Тандыр отбросил глиняную большую пиалу:
– Эрэфия утонет в крови!
Рев сотен глоток разнес по степи ликование мангало-тартарских вояк. Походу быть.
Кидайскому мудрецу осталось лишь признать, что чудес не бывает.
К вечеру с Тандыр-хана стала слезать кожа, будто он обгорел на солнце. Только вот беда, слезало несколько больше, чем обычно. До сукровицы. А на лбу, груди, животе и бедрах – до крови. Дон Жу подыскал в своем арсенале подходящую мазь и велел ханским наложницам, тем, что посмышленее, бережно накладывать белую прохладную кашицу на раны вождя. Тандыр морщился, рычал, но терпел. Кидайское снадобье принесло ему облегчение.
Когда стемнело, к Тандыр-хану пришел верный друг – начальник лучшего тумена Уминай-багатур. Исполинская фигура заполнила вход в шатер. Широкоплечий, мощный боец в самом рассвете сил улыбался. Желтоватые зубы будто светились в полумраке шатра. Блестели смазанные жиром волосы, заплетенные в косичку. Виски и макушка были гладко выбриты.
– Хан-опора, я только что добыл белоснежную косулю. Счастливый знак! Прими ее печень.
Уминай-багатур выглянул из шатра, принял у слуги медное блюдо со свежим деликатесом. От печени парило, запах сырого мяса донесся до Дона Жу. Кидаец сделал усилие, чтобы не скривиться. Утонченному мудрецу сыроедение казалось дикостью. Тандыр-хан, напротив, подскочил, словно мальчишка, не обращая внимания на боль ожогов, схватил темно-красный кусок, посолил и впился в него зубами.
– Ой-е, вкусно! – проговорил он, вытирая рот и щеки рукавом дорогого персиянского халата. – Отведай и ты, друг мой Уминай!
Багатур, радуясь тому, что хану пришелся по нраву подарок, присоединился к трапезе. Вождь обернулся к Дону Жу:
– А ты чего сидишь? Держи! – И кинул ему маленький кусочек.
Кидаец помимо воли поймал печень, да так и остался сидеть с вытянутыми руками. На тонком лице проступило отвращение. Мангало-тартары заржали, даже слуги украдкой улыбнулись.
Тандыр-хан знал о чистоплюйстве ученого и любил над ним подтрунивать.
– Завидная охота, Уминай-багатур! – похвалил вождь. – Я подарю тебе любой урусский город из тех, что мы завоюем.
Темник удалился, слуга забрал у Дона Жу кровавый кусок и последовал за хозяином. Хан глотнул кумыса, развалился на ковре.
– Не держи зла, мудрец. Белая косуля! Верное знамение.
«Какие духи тебя терзали в шатре, Тандыр? – подумал кидаец. – Вижу, что не белые…»
* * *
Солнечные лучи проникали в тронный зал мозговского князя через большие окна и вычерчивали на устланном персиянскими коврами полу неправильные четырехугольники. В косых столбах света гуляла пыль.
На троне сидел Юрий Близорукий, а перед ним стояла, уперев руки в боки, Рогнеда.
– Почто героев-избавителей запер? Лепо ли на добро изменою отвечать? – Звонкие слова жалили уши невыспавшегося князя, будто иглы.
– Цыц, охальница! – рявкнул Юрий. – Какие оне избавители? С Лихом совладал дружинный молодец Теребило.
– Теребило?! – почти на ультразвуке взвизгнула княжна. – Да на него самая последняя деревенская девка не смотрит, самый завалящий лопух его на кулачках одолеет, а уж Лихо его соплей перешибет!
