– Витязи вы мои любимые, – проникновенно произнес Близорукий. – Мне бесконечно стыдно, токмо нет у меня никакого ключа.
– А уговор? – ошалел Иван.
– Вечером потолкуем, за чаркой. Вам бы отдохнуть. Томились в застенке по навету злобному, так изведайте подлинного гостеприимства. Остальное вечером, вечером.
Братья переглянулись и подумали одинаково: «Прощай, дорога домой!» Все стало незначительным, даже победа над Лихом и уж тем более над Теребилой. Прочие ингредиенты можно было не собирать – бессмысленно. Егору стало хуже, тело словно налилось свинцом. Старшой чувствовал себя чуть лучше.
Место князя заняла его дочь.
– Добрые молодцы, не хмурьтесь. Помогу! Встретимся в вашей светлице. – И тоже упорхнула.
Придя в гостевые покои, притихшие близнецы как следует пообедали, почти не слушая восторженных речей колобка и торопливого скрипа пера Неслуха-летописца.
После трапезы книжник оторвался от работы и сказал:
– За Мозгвою есть деревня Мутищи. Подле живет ведьма-травница. От меня ей поклонитесь, вот это письмо передадите. Она Егория враз излечит. – Неслух вручил Ивану мелко исписанный лист.
– Грамотная ведьма? – усомнился Старшой.
– Эге, ты удивишься, но в мире встречаются и не такие диковины, – хитро прищурился летописец. – Для примера умные богатыри. Но редко.
Княжна Рогнеда пришла часа в три дня, когда Емельяновы дремали, Колобок глазел в окно, а неутомимый книжник заканчивал описывать бой с Теребилой.
Скрипнула дверь, и близнецы проснулись. В покои просочилась княжна в красном сарафане и богатом платке на плечах. Платок был запахнут, девушка придерживала его рукой.
Иван мгновенно вскочил на ноги.
– Золотой ключ ищете? – Голос красавицы дрожал.
– Да. Нам Карачун велел, – пролопотал Старшой, боясь надеяться на чудо.
– Он у меня.
– А батя твой сказал, что у вас нету, – озадачился Егор, приподнявшийся на постели.
– Лежи уж, – велела Рогнеда. – У тяти нет, потому что спокон веку ключ хранится у женщины. Раньше у матушки моей, до нее у бабки и так далее. Обычай.
Помолчали, уважая обычай.
– Но вы верните, ладно?
– Конечно, – заверил Старшой, готовый сигать до потолка от радости.
Девушка стала разворачивать платок.
Иван и Егор рассчитывали увидеть большой золотой ключ для навесного замка наподобие символических «от города». Ошиблись. На ладошках княжны сиял желтым светом с красным отливом рожковый гаечный ключ.
На четырнадцать и двенадцать.
– Он что, типа из нашего мира? – пролепетал Старшой, прикидывая, что если ключ не местный, то наверняка обладает великой магической силой.
Подал голос Неслух:
– Согласно древней летописи, это точный двойник железного ключа, вылитый в оттиске от настоящего. Подлинный был расплавлен в чане стали, коя пошла на мечи, когда великий князь Олег Офренович собирался воевать Старьград.
Подробности давно минувших дел Ивана не интересовали. Что ж, Карачун велел принести золотой ключ, вот он. Дембель принял из рук Рогнеды реликвию.
– Мы вернем, – повторил обещание он.
– Отвернитесь все, – велела княжна.
Егор, Колобок и книжник улыбнулись и выполнили приказ. Иван приготовился к получению поцелуя. Лицо Рогнеды приблизилось к лицу воронежца.
– Вернете? Поскорее бы, – прошептала девушка, потом отступила на шаг и на секунду приподняла подол сарафана.
Кроме стройных ножек и крутых бедер прыткий Старшой успел разглядеть не лишенный изящества золотой пояс целомудрия. Вместо замка его запирал болт, ввинченный в гайку. Иван был готов поклясться: двенадцатого размера.
Рогнеда стыдливо чмокнула витязя в щеку и убежала. Только коса мелькнула.
* * *
Вроде бы и погода в степи мирная, солнышко светит, облачка плывут, а вдруг с юго-востока почернеет небушко, словно буря поднимается. То не тучи сизые наплывут, не ветры буйные налетят – пыль стеной встает. Скачет мангало-тартарская орда. Несутся лихие всадники, за ними топает тяжелая кавалерия, а там и обозы с пешими бедными воинами. Впереди рыщут разъезды, перехватывают любых встречников, допрашивают, а потом грабят да в расход. Не нужны завоевателям лишние свидетели.
Молодых мужчин, правда, зовут с собой. Отказался – умри.
Разные скорости у подразделений ордынских, но войско не растягивается. Если впереди хутор какой или застава – легкая кавалерия пересаживается на свежих заводных лошадок и делает быстрый набег. Потом ждет.
Не зевают степные жители. Увидят темную стену – и врассыпную. Встреча с мангало-тартарами, ясное дело, не к добру.
Хребет земли содрогается под ногами непобедимой орды. Во главе полчища едет алчный Тандыр-хан. Девять высоких бунчуков, увенчанных хвостами лошадей, красуются, подчеркивая избранность хана Вечным Небом. Вечерами воины плещут на древки кумысом, поют протяжные песни, поклоняясь величию рода Тандыра, вспоминая его щедрого отца Достар-хана и прочих предков. Священные знамена-бунчуки символизируют Мировое Древо, давшее жизнь всему сущему, в том числе избранному роду вождя мангало-тартар.
Тандыр-хан сидит на большом помосте, расстеленном на нескольких возах, которые тащат десятки волов. Позади вождя – белый шатер. Впереди, где-то за горизонтом, – Эрэфия, чья судьба уже решена. Хан смотрит раскосыми глазами на качающиеся навершия бунчуков и думает о разном. О странном покровителе, сотканном из тьмы и жара. О глупых городах, что падут пред мощью мангальского войска. О страшном старце Кемульдык-аксакале, дервише дервишей, известном как Карачун. О своем советнике.
Здесь Тандыр-хан с сожалением вздыхает. Печаль его вдвое сильнее обычной. Во-первых, Дон Жу Ан попросил отпустить его в свободный одиночный поход. И вождь дал согласие. Во-вторых, кидайского советника следовало умертвить, как только он выступил из ханского куреня. Но вождь не стал отдавать нужный приказ.
«Размякло мое сердце, – думает Тандыр, теребя одну из рыжих косиц. – Главный поход моей жизни совпадал с ее закатом. Пусть же осень моих лет будет такой же долгой и теплой, как нынешняя».
Снова и снова мысли вождя мангало-тартар возвращаются к Дону Жу: «Хочет побеждать малой кровью, обещает открывать мне врата эрэфских городов без боя. Глупый человек, хоть и мудрец! Стоило ли поднимать тумены ради простой поездки за богатствами, накопленными урусами? Борьба и победа стоят любой добычи. Кидай разжирел на коврах знаний и в цветниках наслаждений. Дон Жу всего лишь сын своего умирающего народа… Хотя, если пара особо укрепленных городов сдадутся без осады, я не стану спорить».
Смеется хан своим мыслям, пьет свежий кумыс, наведывается в белый шатер к любимой жене.
