В эти секунды, растянутые в часы, Иван-крокодилоборец уподобился лермонтовскому Мцыри. Он пламенел, рычал, как рептилия, как будто сам он был рожден в семействе пресмыкающихся
[9]
.
Обозванный чемоданом хищник пополз к воде.
– Паникуешь, морда? – пропыхтел дембель, упираясь пятками в землю.
Аллигатор задергался из стороны в сторону, чуя, что его вполне успешно тащат от берега. Тут Старшому и удалось перевернуть противника на спину. Оказавшись на лопатках, крокодил тут же потерял всякие преимущества, да к тому же впал в оцепенение. Такова была реакция его – пресмыкающегося перед человеческой мощью – организма.
Одержав победу, Иван успокоился и даже слегка ужаснулся собственному азарту. Естественно, он не собирался вспарывать белесое брюхо речного гиганта. Но надо было что-то делать. Емельянов-старший стоял возле осоловело водящего лапами крокодила и решал, как поступить. Идей не возникало.
Как всегда в таких случаях, решение проблемы поступило со стороны.
– Эй! А ну не замай Музгарку! – донесся от реки какой-то булькающий крик.
В воде по колено стояло существо, которое Старшой сразу окрестил саламандрой. Была такая книжка писателя Чапека – «Война с саламандрами». Иван ее читал.
Абсолютно лысый чешуйчатый человек темно-бирюзового цвета был примерно того же роста, что и дембель. Шея у саламандры отсутствовала. Меж пальцами виднелись полупрозрачные перепонки, фигура была тонкая, но мускулистая. Лик с приплюснутым носом и рыбьими глазами был страшен по определению, только сейчас рассерженный саламандр еще и скалил поистине щучьи зубы.
Зловещую картину портила лишь сбившаяся набок ушанка наподобие той, что носил почтальон Печкин. С обвислой шапки стекала вода, усиливая комизм. Правда, смеяться как-то не тянуло.
Иван выпустил из рук крокодилий хвост и отступил:
– Он первый начал. Я дремал, а он мне ноги чуть не отхватил!
Чешуйчатый вышел на берег, зашлепал ластообразными ногами к питомцу. Склонился, напрягся, перевернул тушу в правильное положение. «Чемодан» отмер, зашевелился, приходя в сознание.
– Музгарушка, – ласково протянул ластоногий.
Крокодил по-собачьи прижался к ноге хозяина, как бы жалуясь на визитера. Коричнево-зеленый хвостище при этом ходил ходуном. Ну, просто не аллигатор, а вылитый пес!
Человек опять наклонился, потрепал зверя по голове:
– Беги, Музгарка, домой.
Рептилия прочапала к воде и скрылась, вильнув хвостом на прощание.
– See you later, alligator! Такого надо с поводком и в наморднике, – то ли схохмил, то ли серьезно заявил Старшой.
– Ну, сорвался с привязи, – виновато ответил чешуйчатый, но тут же сменил тон: – Ты кто таков? Чего в Посюсторони делаешь?
– В Потусторони, – исправил дембель.
– Это она для тебя Потусторонь. Кто таков, спрашиваю!
– Иван.
– Вот так просто – Иван? – разочарованно проговорил темно-бирюзовый.
– Богатырь.
Рыбьи глаза критически оценили парня.
– Хлипковат.
– Да удал, – тренькнул Старшой, затем быстро понял, что не хочет испытывать воинское мастерство чешуйчатого, и добавил: – Между прочим, князь Задолья.
– О! – незнакомец-ихтиандр тут же сменил тон на уважительный. – Так с того бы и начинал, князь Иван! А меня Саламандрием величают.
Емельянов еле сдержал усмешку – надо же, угадал с Чапеком!
– С чем пожаловал, княже? – почтительно спросил Саламандрий.
– Вот, водяного ищу.
– А на кой ляд я тебе сдался? У меня нету ничего. Моя заводь с краю.
Взгляды дембеля и чешуйчатого встретились, и Старшому стало ясно: быстрого решения по живой воде не светит.
* * *
Окончательно разочаровавшись в князе Световаре, Полкан Люлякин-Бабский затеял послать гонцов в Мозгву и Легендоград. Следовало заручиться поддержкой Юрия Близорукого и Василисы Велемудровны. Если в юной легендоградской княгине боялин не сомневался, то по поводу мозговского правителя имел серьезные опасения. Тороватый и осторожный князь мог и не дать дружину.
Биться с мангало-тартарами в одиночку, да еще с таким руководителем, как Световар, означало проиграть еще до начала сражения. Полкан побродил по городу, объехал его вокруг и понял с непередаваемой словами остротой, что Тянитолкаев, наполовину защищенный рвом и валом, а с другого края забранный деревянной крепостной стеной, не выдержит серьезной осады.
«Почему мы не едины в своих чаяньях? – вопрошал себя боялин. – Видно, прокляли нас всемогущие боги, даровав эту двойственность. Воистину, тянитолкаевцы не слоны и ослы, а просто большие дуралеи!» Потом гнев Люлякина-Бабского переметнулся на кочевников: «И чего им в степях своих не сидится? Мы же им и так исправно обозы с данью шлем ежегодно! Поганые алчные черти! Чтоб вам пусто было!»
Смирив бессильную злобу, боялин обрел трезвость мысли. До Мозгвы было дальше, чем до Легендограда, поэтому первым делом Полкан снарядил посла Юрию. Люлякин-Бабский вызвал к себе верного Малафея.
Юноша-посыльный прибыл, как всегда, вовремя.
– Слушай внимательно, Малафей, – произнес боялин, вертя в руках свиток. – Ты у меня самый ловкий да разумный, посему дело тебе поручаю огромной государственной важности.
Конопатый костлявый парень кивнул, проникаясь ответственностью.
– К тебе приставлю трех молодцов из охраны. Будешь за старшего. Это письмо доставишь лично князю мозговскому Юрию. Не помощнику. Не советнику. Не воеводе. Князю. Из рук в руки. Надо будет, кричи петухом, чтобы пропустили. Надо будет, бей челом об пол – до свадьбы зарастет. Надо будет, помри, но свиток сей вручи князю. Уразумел?
– Всецело.
– Не умничай, – поморщился Полкан. – Никому о моем поручении не говори. Сейчас выйдешь из терема и на коня. Но сам пойми: грядет война с кочевниками, и Тянитолкаеву позарез нужна помощь Мозгвы. Нельзя нам поодиночке орде поганой противостоять. Уразумел?
– Да, боялин. – В голосе Малафея звучали тревога и подлинный ужас.
– Не дрейфь, отроче, прорвемся.
Люлякин-Бабский потрепал парня по плечу, вручил письмо и благословил в путь.
Неспокойно было на сердце у Полкана, и не зря: через два дня раненный в плечо и ногу Малафей приполз к резному крыльцу терема.
– Передайте боялину: нас перехватили какие-то лихие люди в мешках, – пролепетал парень и лишился чувств.
Так бесславно закончилась попытка Люлякина-Бабского заручиться поддержкой сильного мозговского соседа.
