Прислушавшись к своим ощущениям, воронежец констатировал, что похмелье миновало. Выбора не было – не с пустыми же руками возвращаться!
Второй переход на подводное дыхание дался Ивану значительно легче первого, Саламандрию даже не потребовалось его притапливать. Плыли долго, около часа. Движение замедлял неповоротливый дембель, а хозяин Смородины, оснащенный ластами и перепонками, терпеливо двигался в четверть силы.
Подводная одиссея закончилась в тихом затоне, где сплошной завесой плавал зеленовато-бурый ил.
– Удачи тебе, витязь! – Саламандрий подтолкнул парня к мутной взвеси. – Я тя тут подожду.
– А чего же это я без оружия? – опомнился Старшой.
– Юродивый, что ль?! Попроси и беги! Ее не одолеешь! Мурения Ильинична знаешь какая? У-у-у…
«Зашибись, – мысленно негодовал Иван, погружаясь в затхлую заводь, – погибну в протухшей болотине».
Дышать стало трудно, хотя дембель чувствовал, что ил не слишком забивается в нос. Поблуждав минутку-другую, воронежец совсем было отчаялся встретить грозную подколодную тварь, но тут впереди показалось что-то темное. Старшой подплыл и обнаружил колоду. Нырнув под нее, он уперся руками в склизкую шершавую поверхность. Выпуклая, холодная, она наводила на грустные думы.
– Затонувший батискаф? – предположил парень.
– Сам ты батискаф! – раздался голос. Он одновременно квакал и гундел.
Поверхность пришла в движение, и перед Иваном возникла тыквообразная голова. Первым делом богатырь обратил внимание на прическу. Вместо волос беспрестанно шевелились полупрозрачные щупальца наподобие тех, что были нарисованы в учебнике биологии – кишечнополостные, гидроиды. Потом Старшой вперился в огромные, выпученные еще сильней, чем у Саламандрия, глазищи. Будто очки вросли в лицо. Мясистый нос не вызвал никаких ассоциаций, а большой рот с толстыми шамкающими губами был просто отвратителен. Плюс бородавка на лбу.
По бокам и плечам парня мазнули склизкие щупальца.
«Медуза Горгона, да и только. А еще на какую-то тетку из наших политиков похожа», – резюмировал Иван.
– Тебя муж прислал? – брюзгливо спросила Мурения Ильинична.
– Э… Я не замужем, – сморозил растерявшийся дембель.
– Издеваешься?! – возопила «медуза», и ноги Ивана сжало мощное щупальце.
– Нет! Пошутил, – попробовал выкрутиться парень. – А чей муж-то?
– Мой, остолоп!
Воронежца дергануло вниз и стало мотать из стороны в сторону в такт словам, исторгающимся изо рта.
– Этот тиран, этот сатрап, этот угнетатель и диктатор! Река должна быть свободной! Где это видано, чтобы водоросли росли рядами, а рыбы плавали строем? К чему этот сплошной учет?.. Как тебя зовут, ставленник кровавого режима?
– Иван. – Он был рад, что Мурения перестала его болтать, как колокольчик.
– Отлично, ты не отрицаешь, что являешься частью карательной машины ненавистного Сколопендрия!
– Нет-нет, отрицаю! – запротестовал Старшой. – Я сам жертва чешуйчатого произвола!
– Вот как?! – Давление щупальца на ноги ослабло.
Дембель принялся отчаянно импровизировать, интуитивно подражая самой Мурении Ильиничне:
– Он, душегуб и водокрут, взял в заложницы мою любимую! «Отправляйся, – говорит, – к этой твари подколодной, к этой жабе змеиной, к…»
– Так и сказал?
– Да!
– Узнаю муженька. Продолжай.
Молитвенно сложив руки перед грудью, Иван проникновенно зашептал, будто актер провинциального театра:
– Вы, и только вы меня спасете! Всего два пузырька – и невинная девушка освобождена! Пусть я останусь в пучине, но зазноба вернется в мир. Два пустых пузырька. Жизнь бедной крестьянки. Юной невесты. Марусеньки…
Теперь воронежец почувствовал ногами скользкое дно. Щупальце исчезло.
– Красивая небось? – как-то ревниво спросила Мурения.
– Увы, увы, – сориентировался парень. – Природа не одарила ее красой. Чуть-чуть горбата, самую малость косовата. Зато она – ни в чем не повинная жертва водяного, чья перепончатая лапа держит свободу за горло!
– Ага, это ты точно выразил, – поощрила «Горгона».
– Неужели вы, деятельный борец против авторитаризма и лжи, не поможете моей прекрасной Елене? – патетически воззвал к Мурении дембель.
– Обожди-ка! – насторожилась размякшая было подколодная тварь. – Она же минутку назад была Марусей.
– Марусей?! Э… Правильно! Она же сиротка из далекой страны, где девушки носят двойные имена. Хуанита-Хулия, к примеру. А Маруся, которая Елена, она не кто иная, как Мария-Елена! – Старшой был явно в ударе.
В ораторском запале он поскользнулся-таки на иле, поднялись облака мути, и Ивана развернуло, словно в замедленной съемке. Правая рука угодила в донную грязь. Парень почувствовал что-то твердое. На всякий случай зачерпнул. В пригоршне осталось четыре то ли камушка, то ли ракушки.
Выпрямившись, воронежец ненавязчиво завел руку за спину, глядя на Мурению Ильиничну кристальным взором.
– Взываю к чувству солидарности, присущему всем свободолюбивым борцам с произволом. Спасите мою девушку!!!
«Медуза» почмокала губами:
– Конечно же, молодой человек, разумеется, и неоспоримо истинно то, что об удовлетворении вашей просьбы не может быть никакой речи!
От неожиданности Иван, ощупывавший гладкие камешки, выронил два из них из руки.
– Но почему?! – спросил он супругу Саламандрия, справившись с разочарованием.
– Потому что с тиранией можно бороться только неповиновением, – торжественно изрекла она, потрясая перед лицом дембеля щупальцем, сжатым в подобие кулака. – Кому, как не мне, томящейся в добровольном заключении женщине, мне, ссыльной правозащитнице, понимать в таких вещах больше, чем вам, юным жертвам репрессий. Иди и страдай за нашу идею!
Сразу несколько щупалец уперлись в грудь Старшого и с нечеловеческой силой вытолкнули его из мрачного затона.
Вылетая на чистую воду, Иван блаженно улыбался – его кулак надежно сжимал два аптечных пузырька из-под таблеток. Стеклянные, с плотными резиновыми пробочками.
– То, что доктор прописал! – Дембель продемонстрировал Саламандрию добычу.
– Ну, как она? – нетерпеливо отмахнулся от пузырьков водяной.
– Страшная. – Парня буквально передернуло.
– Любовь зла, – пролепетал чешуйчатый.
– Но не до такой же степени.
– Не отвлекайся. Как она, что там? Не болеет ли?
Теперь воронежец понял: Саламандрий неподдельно беспокоится за жену!
– Хм… Вид здоровый, бодра. Ворчит, но крепится.
– Поплыли домой, расскажешь по дороге.
