Мужик он был под стать прапорщику: коренастый, лысый, но с усами. Хитрые глаза, похоже, видели мир исключительно в денежных суммах.
Свояк свояка видит издалека. Прапорщик и хозяин таверны (его звали Генрихом) живо поняли, что одной закваски будут. Генрих копчиком чувствовал: Пауль, сын Йохана, временно на мели, но именно временно, – ведь такие люди не созданы для нищеты.
В общем, они быстро сошлись, выпили вместе эля, разоткровенничались. До определенных пределов, конечно.
– Понимаешь, Генрих, я попал в переплет, – плакался прапорщик. – Посреди леса оказался хрен знает как… Ищу вот беглого солдата. Поганец сбежал с оружием и со знаменем. Может, он тут был день-два назад? Молодой-зеленый, знамя красное…
– Нет, друг Пауль, не было в нашем городке солдатика, – развел руками трактирщик. – А ты, значит, служивый. Я ведь тоже воевал. Да, за короля нашего, забери его ундина, повелителя. Его ведь, как и меня, Генрихом кличут. Спинокуса нашего венценосного…
Хозяин на всякий случай огляделся, хотя в обеденном зале никого, кроме него и прапорщика, не было.
– Не любишь его? – подзадорил Палваныч.
– А за что любить, друг Пауль? Он же, во-первых, не девка, чтобы его любить, а во-вторых, не рассчитал толком меня со службы. И если бы только меня! Этот жмот, да продлит небо его года, облапошил всю армию!
– Знакомая песня. Нас тоже постоянно кидают… – закивал прапорщик. – А что же вы его не тряхнули как следует?
– Эх… Все не так просто, – Генрих угрюмо уставился в кружку. – У него есть армия в армии. Называется «особый королевский полк». Сытые, обласканные, здоровенные битюги. А уж на мечах дерутся – снимаю шляпу. Хватают по клинку в каждую руку и давай юлой ходить, крошить все в сплошной салат… Мы-то кто? Крестьяне да люди ремесленные, волчком вертеться не обученные. Вот и проглотили обиду, по домам двинули.
– Беспредел, – посочувствовал Палваныч.
– Это еще что, друг Пауль! – продолжил жалобы на монарха трактирщик. – После смерти жены он совсем спятил! Решил жениться на собственной падчерице, представляешь? Девочка неплохая, люди сказывают, Златовлаской величают… А недавно сбежала она от папаши. Конечно, объявили, мол, похитили… Но ежу ясно, сама сбежала. Говорят, оделась в шкуру, сшитую из лоскутов, взятых у разных зверей, намазалась сажей и в лес подалась. Прихватила всего ничего – три вещички золотые… Поварята столичные дворцовые видали, как она в лес бежала… Пестрой Шкуркой ласково ее назвали, ага. Дай Бог ей, бедняжке, в лесу не погибнуть.
Прапорщик вылупил на Генриха глаза, вспомнив давешнюю встречу со страшной зверушкой. В голове гремел неестественно громкий рекламный возглас: «Е-мое, что ж я сделал-то?!»
– Ты чего? – спросил трактирщик.
– Да так, – замялся Палваныч. – Страшно представить…
«Страшно представить, что я ее грохнул… – думал он. – Нет, удар был несильный, скользящий удар. Надо же, принцесса, мать ее королева…»
– Конечно-конечно, друг Пауль. Одна… В лесу… Как только таких извращенцев земля носит? – воскликнул хозяин, имея в виду короля, но прапорщик принял его слова и на свой счет.
Оставалось надеяться, что падчерица монарха оказалась живучей.
Проболтав полночи, новые друзья легли спать.
На следующий день прапорщик Дубовых прогулялся по городку, собирая сведения о самовольщике. Парня в одежде, похожей на форму Палваныча, никто не видел.
Все наперебой говорили о другом.
В озеро, у которого стоял городок, вливалась река. Два дня назад она принесла утопленника-великана. Его огромное тело застряло у истока из озера, не давая воде выходу. Рыбаки весь вчерашний день пытались пропихнуть его вниз по течению.
– А то ведь и воду потравит, и потоп устроит, – объясняли Палванычу наперебой полупьяные мужики, хотя он не просил у них никаких объяснений.
Что поделать – гордость от трудового подвига…
– Товарищи! А река, по которой приплыл великан… Она откуда течет? – продолжил сбор сведений прапорщик.
– Из соседнего королевства, мил человек! Огибает Зачарованный лес и – к нам в озеро…
«Значит, самовольщика в данном населенном пункте гражданское население не зафиксировало, – подвел итог своим поискам Дубовых. – Дальнейшие действия?.. Хм… Выдвинуться по периметру озера с тем, чтобы, достигнув реки, пойти вдоль русла, производя в населенных пунктах опрос местного контингента с целью выявления наличия сигналов о дезертире».
Как ни странно, в казенных терминах думалось быстрее и складнее, чем в человеческих.
Палваныч зашел в трактир попрощаться с другом Генрихом. Тот горячо пожал ему руку, сердечно пожелал удачи в поисках беглеца и собрал в дорогу немного простой еды, тайно нахваливая себя за то, что оказал Паулю, сыну Йохана, услуг на сумму вдвое меньшую, чем стоит топор.
Через пару дней трактирщик обнаружит пропажу небольшого бочонка эля, нескольких талеров и первоклассного кухонного ножа, спрятанного про запас в кухонном ящике. Но это будет потом, а сейчас Генрих радушно звал Палваныча приходить еще.
Прапорщик Дубовых маршировал вдоль по бережку. Небо немного хмурилось, от водной глади веяло прохладой, потому и шагалось легко да бодренько.
Отойдя от городка на порядочное расстояние, Палваныч запоздало понял, что на часть добытых у трактирщика денег можно было нанять лодку и пересечь озеро – но не возвращаться же!
Время бежало незаметно. Когда завечерело, прапорщик увидел рыбацкий сарайчик, видимо, построенный для ночевки теми, кто ходил на промысел к этому берегу. Внутри нашлась лежанка, на которой Палваныч спокойно проспал до утра, предварительно уничтожив содержание добытого бочонка.
Выбравшись поутру наружу, прапорщик увидел, что ночью прошел дождь. Мысленно поблагодарив неизвестных владельцев сарая (крыша была сделана на славу и нисколько не протекла), путник направился к реке.
Солнце быстро сушило намокшую за ночь землю. Парило нещадно. Палваныч мгновенно покрылся потом. Пришлось раздеться по пояс. Заодно и загорю, решил прапорщик. Стало легче. Достигнув речного берега, Дубовых наскоро перекусил и двинулся дальше.
Берег порос ивой. Несколько раз Палваныч ловил себя на страстном желании искупаться, но выходов к воде не было. Наконец он увидел проплешину в зарослях и зашагал к ней, расстегивая штаны. Бросил в траву мешок и майку с кителем, скинул сапоги и спустил штаны, оставшись в кальсонах.
И тут он услышал женский смех. Испуганно глянул на реку. Там купались три девицы. Они брызгались, швырялись водорослями и громко смеялись, не замечая прапорщика. Он же уставился на них, словно подросток в окно женской бани.
Шалуньи столь усердно украшали друг друга тиной, что их волосы стали совсем зелеными. О купальниках девицы, похоже, не знали. К вящей радости Палваныча, дамочки резвились обнаженными по пояс.
