Но ни Клаус, ни Михаэль Шроттмахер не знали, что восходящая звезда переночевала в нескольких кварталах от графского особняка и топала теперь на выручку к падчерице короля, завидной, между прочим, невесте. Завидной – в том смысле, что все завидовали старику-королю, вздумавшему на ней жениться.
Отлично выспавшийся Коля Лавочкин покинул дом Тилля Всезнайгеля ранним утром. Слуга мудреца-волшебника накормил солдата завтраком, дал ему специально оставленный хозяином кинжал и выпроводил на очередной подвиг.
Коля шел, позевывая, к окраине Стольноштадта. Под мышкой болталось полковое знамя, за спиной – походный мешок с веретеном, снедью и разной мелочью, на поясе – кинжал.
Однако случилась заминка: на углу Лавочкин столкнулся с приземистым лохматым мужиком. Мужик был изрядно пьян и факт столкновения посчитал личным оскорблением.
– Смотри, куда идешь! – прорычал он, обдавая солдата волной перегара.
Парень тоже был рассержен и не смолчал:
– Сам проспись, прежде чем по улицам ходить! А как проспишься – сразу к парикмахеру.
Несколько случайных прохожих отпрянули, говоря вполголоса:
– Ох, парняга, зря ты дерзишь Вильгельму Патлатому! Ой, зря…
– Да, сосунок, в недобрый час ты пискнул в мою сторону, – поддержал общественное мнение пьянчуга. – Вильгельм Патлатый – это тебе не золотарь какой-нибудь, а экс-чемпион королевских рыцарских турниров и заслуженный мастер флирта!
– Ты сам зря раскрыл рот, бывший, – задорно огрызнулся Коля, – ведь ты досаждаешь будущему чемпиону, самому Николасу Могучему.
И пока Вильгельм ворочал тяжелыми с перепою извилинами, Лавочкин толканул плечом грубого здоровяка. Намерения были просты: отодвинуть пьяного борова с дороги и задать стрекача. Но Патлатый поскользнулся на раздавленном помидоре и плюхнулся задницей на мостовую.
– Извини, друг, ты сам нарвался, – быстро пробормотал Коля и широким шагом удалился с поля боя.
Более всего парню хотелось перейти на бег, но он сдержался.
– Как он назвался? – спросил огорошенный Вильгельм Патлатый.
– Ты что, не слышал?! – благоговейно ответили прохожие. – Это же сам Николас Могучий!..
К вечеру вся столица гудела: «Торопящийся по своим делам Николас Могучий одной левой одолел Вильгельма Патлатого, который имел легкомыслие стоять на его пути. Даже кинжала не обнажил… Говорит, мол, не путайся под ногами…» И уж конечно, в очевидцах ходила добрая половина города.
От Зачарованного леса Стольноштадт отделяли два не слишком высоких холма.
Тревожный ветер гулял в кронах деревьев, стволы качались, издавая ужасный скрип. По слухам лес кишел разбойниками, колдунами и диким зверьем, но солдат, ведомый заговоренным веретеном, двигался без осложнений.
Пополдничав, Коля достал из мешка карту и принялся изучать местность. Выяснилось, что в своих странствиях он сделал огромный круг. Попав на поляну с муравейником, миновав пряничный домик, Жмоттенхаузен и Лохенберг, а оттуда добравшись в столицу, Лавочкин прошел три четверти этого круга. Теперь, снова углубляясь в Зачарованный лес, солдат неумолимо сокращал расстояние до пряничного домика, куда надлежало отвести принцессу. Значит, круг будет замкнут.
Символично, конечно, но бестолково. Завершить недельный марш-бросок (а нынче вечером истекала неделя с начала Колиных странствий), придя туда, откуда вышел… А Тилль Всезнайгель сказал, что бабка не вернет домой…
Рядовой Лавочкин вздохнул, пряча карту обратно в мешок.
– Ладно, – подбодрил он себя. – В армии заставляли делать еще более бессмысленные глупости.
Сверившись с веретеном, парень потопал дальше. Прошагав часа два-три, сделал привал возле стоящего особняком древнего дуба.
«Кстати! Я же хотел оставлять послания поисковым группам!» – вспомнил солдат.
Вынув нож, он вонзил его в кору, чтобы вырезать очередное письмо-автобиографию.
– Ай! – раздался откуда-то сверху громкий бас.
Коля отскочил от ствола.
– Кто тут? – тихо спросил он.
– Кто-кто… Я. Ты чего колешься?
– Ты, в смысле, дерево?..
– Сам ты дерево, – обиженно пробасил голос. – А я – дуб.
– Ну да, совсем другое дело, – нервно усмехнулся Лавочкин.
Он смотрел на чернеющее в стволе дупло, думая, что голос идет из него, и ожидая, что оно будет двигаться, как рот, но этого не происходило.
– А чем ты говоришь?
– Ха-ха-ха! – раскатисто засмеялся дуб. – Ты бы еще спросил, где у меня глаза.
– А что, есть?!
– Откуда? Я же дерево!
– Помнится, ты заявлял, что не дерево, а дуб… – съязвил Коля.
– Не цепляйся к словам, – назидательно изрек дуб.
Откуда-то из кроны точнехонько в макушку солдата прилетел желудь.
– Ай! – парень потер затылок.
– В расчете!
– И ты продолжишь врать, что у тебя нет глаз?..
– Давай будем считать, что меня есть уши, и я бросил на звук. Так что ты хотел сделать с моей корой?
– Вырезать на ней призыв о помощи.
– Оригинально… Птицы рассказывали мне о разных способах дать сигнал бедствия. Крик «ау»… Записка в бутылке… Большой костер… Впрочем, об этом и думать забудь! – дуб прижал ветви к стволу, и сложилось впечатление, будто они отпрянули от Коли. – И что бы ты делал с вырезанной на мне надписью?
– Ничего. Просто я не из вашего мира…
– Да-да, я сразу понял: ты не от мира сего, – прервал дуб откровения солдата.
– Не перебивай. Шут его знает, как я попал в ваш лес. Вероятно, за мной пошлют поисковый отряд. Вот для него я и оставляю послания.
– Ну, в этом есть логика. Только я себя резать не дам. Не для того я три века рос, чтобы… Слышь-ка! А давай сделаем по-другому. Если твой отряд сюда выйдет, я им передам от тебя привет.
– Нет, лучше уж молчи. Наши ребята могут сначала открыть огонь…
– Открытый огонь?! В лесу?! Да вы изверги! – дуб воздел ветви к небу.
Лавочкин решил не вступать в долгие прения с эмоциональным древом:
– Вот я и говорю, лучше не трогай наших ребят. А я, пожалуй, пойду. Приятно было познакомиться, извини за укол.
– Подожди! – взмолился дуб. – Я не успел… Ты же добрый человек, я это сразу почувствовал… Помоги мне ради всего святого, а?
– Как?
– У меня под корнями завелся червь. Жрет, сволочь, корни, а я весь горю, как зуб от кариеса… Выкопал бы ты его, а то погибну молодым!
– Триста лет – еще не возраст, – с шутливой завистливостью пропел Коля. – Ладушки. Где копать?
