– Ишь, зашевелился, – мерзким голосишкой проблеял один из разбойников.
– Не долго осталось, боров, – хрипло пообещал главарь.
Прапорщик счел разумным промолчать, тем более что во рту был кляп.
– Что с ним делать будем, Циклоп?
– Посмотрим… Очень уж он на нашего брата, разбойника, смахивает. Вон рожа какая хитрющая, хоть и тупая…
Дубовых снова обмяк.
Разбойничья заимка располагалась не особенно глубоко в Зачарованном лесу. Так, чтобы и набеги было удобно делать, и чтобы обиженные селяне не нашли.
Конечно, иногда лихие люди сами сталкивались со страшными обитателями Зачарованного леса. Вурдалак шальной забежит, задерет одного-другого разбойника. Ведьма злая муравьев или жуков нашлет на заимку по прихоти или в отместку за то, что ненароком потоптали траву заветную. Бывает, птицеящер голодный нападет. В общем, спокойствия мало.
Всего в разбойничьей заимке стояло три дома, по две семьи в каждом. Были и жены, и детишки. Один висельник всегда оставался на страже поселка, а остатняя пятерка ходила на промысел.
Порой наступали тяжелые времена. Например, если погибал кто-то из разбойников. Тогда тылы защищали женщины и дети, а мужики совершали набеги. Случалось, они пристрастно высматривали в какой-нибудь из окрестных деревень и захватывали в плен парня или дядьку, притаскивали к себе, предлагали войти в братство. Почти все соглашались. Отказавшихся хоронили недалеко от заимки.
Почему этот поселок существовал уже несколько десятилетий и отчего люди выбрали этот образ жизни, история умалчивает. Она вообще любит помолчать, история…
Нынешний день разбойникам удался. Во-первых, добыли лошадей и коника. Во-вторых, телегу с горшками и крепким матерчатым тентом. В-третьих, главарь серьезно рассчитывал переманить захваченного крепыша в шайку.
Заимка как раз потеряла шестого кормильца. Бедолагу поломал говорящий медведь, гуляющий по лесу и задающий людям разные глупые загадки. Не отгадал – поломает. Отгадал – задерет. Несчастливый разбойник не отгадал.
Без добытчика остались тридцатипятилетняя баба и двое детишек – мальцы восьми и одиннадцати лет. Правда, не его детишки, а предыдущего мужа, нарвавшегося во время грабежа на крестьянские вилы.
Когда телега подъезжала к заимке, из засады, устроенной на дереве, выскочили пострелята, соскользнули по потайной веревке и завопили на бегу, торопясь обогнать вернувшихся разбойников:
– Матка, матка, нам нового папку привезли!
Залаяли тощие дворняги. Из домов вышли женщины и дети.
– Ну, Трина, согласится добрый молодец горшечник с нами промышлять – будет твоим! – громко пообещал вдове главарь.
Трина была под стать прапорщику: дородная, невысокая и такая же красавица.
Тяжелого бессознательного Палваныча сгрузили наземь, облили водой.
Пленный зашевелился, замычал, морщась от вернувшейся головной боли.
– Эй, вы бы ему вообще руки-ноги ножами отхватили! – крикнула Трина, глядя на посиневшие кисти прапорщика.
– Ай да женщина! – захохотал главарь. – Еще олень живехонек, а шкурку уже не смей помять!
Разбойники заржали.
– А ты, Циклоп, хоть и мужик, да соображения у тебя меньше, чем у бабы, – едко ответила вдова, передразнивая шепелявящего разбойника. – Тебе нужен добытчик? Так какого рожна ты его калечишь?
Теперь одобряюще усмехнулись жены да старшие девчонки.
– Ладно, развяжите, – велел главарь.
Освобожденный от пут Палваныч стал растирать запястья, потом выдернул кляп. Сел, чувствуя, как к посиневшим местам приливает кровь, кожу щекочут первые покалывания…
– Ну, брат горшечник, – Циклоп ткнул его носком башмака. – Есть к тебе разговор. Выбирай, с нами ты или нет. Ежель с нами, то будет тебе женщина и, не обессудь, пара деток. Станешь об их прокорме заботиться, с нами промышлять…
– Ага, горшечников всяких трясти, – вклинился долговязый худющий разбойник.
– Заткнись, Жердь, – рявкнул главарь и вернулся к теме. – А если не любо тебе жизнью вольной жить, иди на все четыре стороны.
В пальцы Палваныча пришла адская ломота.
– Уй-е! – выдохнул он, прижимая руки к пузу.
– Это значит «да» или «нет»? – расплылся в садистской улыбке Циклоп.
Прапорщик внимательно посмотрел в лицо главаря.
«Хрена лысого он мне даст уйти, битюг окаянный», – понял Палваныч.
– Ну… – прохрипел он. – Люди вы, я гляжу, веселые. Оценил. Харю тому, кто меня связывал, я, скорее всего, разобью. А в остальном вы меня устраиваете.
Теперь уже ржали все.
– Но мы тебя проверим, горшечник, – пообещал Циклоп. – Забирай мужика, Трина. Властью, данной мне самим же мной, объявляю вас мужем и женой. Пацаны, дайте уход лошадям. С остальным барахлом завтра разберемся.
Люди потихоньку разошлись. Остались женщина с двумя пареньками. Ребята занялись лошадями.
– Я Трина.
– Пауль, – ответил прапорщик.
– Пойдем, Пауль.
«Они называли меня горшечником, стало быть, не нашли мешков с золотыми вещицами. Хорошо…» – размышлял Палваныч, топая за новой женой и строя планы побега.
Половина дома Трины поражала пестротой и бедностью. Предыдущие кормильцы натаскали всякого ненужного барахла, и в горнице раз и навсегда создалось настроение цирка шапито – вроде бы и цветасто, да голо. Большое лоскутное одеяло на единственной широченной кровати, половик, сшитый из цыганских тряпок, дубовый стол и хлипкие табуретки. Черная от копоти печь. Штук шесть сундуков. Дырявые, но чистые занавески…
Все, что зависело от Трины, было аккуратным, а вот домовитого хозяина явно не хватало.
– И что дальше? – хмуро поинтересовался прапорщик, сев на качающуюся скрипящую лавку.
– Помойся. Вот полотенце. Лохань с водой во дворе. Потом поговорим. А вечером – свадьба. Ты привез хорошее приданое, – улыбнулась женщина.
«А улыбка у нее красивая», – отметил Палваныч.
Он помылся, отдуваясь и плещась, словно бегемот.
Вернулся в дом.
– Инструменты есть?
– Что?
– Молоток, гвозди, другое…
– А! Сейчас, сейчас, – Трина открыла крайний сундук и достала из него ящичек с инструментами.
В следующий час прапорщик починил лавку, табуретки, укрепил стол, подправил сундуки, подновил дверь.
– Мел есть?
Мел нашелся у соседки. Трина сходила, принесла. Палваныч развел с водой, нарвал травы, связал подобие кисти, выбелил печь.
Вспомнил про мешок муки, лежавший в телеге. Принес.
