Он сам не объяснил бы, что за благотворительность на него напала. Просто в охотку было, и от головной боли отвлекало.
Женщина приготовила обед, позвала детей.
Поели пареной репы. Что может быть сытнее и проще?
Затем пацанов выставили на улицу, а сами вновь сели за стол у окна и проговорили оставшиеся полдня о жизни непутевой.
Прапорщик Дубовых ощущал себя, будто в купе плацкартного вагона. За занавесками – Зачарованный лес, напротив – задушевная собеседница.
Трина рассказала о том, как малюткой пошла за грибами в лес и заблудилась, вышла к заимке. Как первый муж привез ей из очередного набега золотые серьги, а на следующий день получил вилы в брюхо. Она тогда снесла эти серьги прочь от заимки и зарыла, навсегда забыв место. Потом про второго… Про детишек…
Палваныч поведал о своей семейной жизни, прервавшейся на самом излете. Разошлись с женой, буфетчицей. Разлюбила. Ведь если у мужика комната в малосемейке, а не отдельная квартира улучшенной планировки, то о любви не может быть и речи. Тем более с прапорщиком N-ского полка ракетных войск Российской Федерации после распада Союза Советских Социалистических Республик.
Разволновавшийся Палваныч излагал свою историю в лицах, а Трина слушала внимательно, хотя не понимала практически ничего из очень умного рассказа Пауля. Чувствовалось, что на родине он был далеко не последним человеком.
А уж когда в повествовании стал фигурировать лысый король распавшегося Союза, женщина догадалась: ее новый муж был фигурой если не равной королю, то сопоставимой с ним по величию.
Такое сокровище упускать нельзя.
Новобрачных позвали на пир.
Обычай разбойничьей заимки предписывал устроение свадеб не виновниками торжества, а остальными поселенцами. Это было одновременно и праздничным подарком, и экономило средства каждой молодой семьи.
На освещенном факелами общем дворе стояли сдвинутые столы. Снеди было мало, зато браги – вдосталь. В центре сидел Циклоп, по краям – вся разбойничья братия.
– А вот и молодые! – проорал уже размявшийся брагой главарь. – Садитесь, садитесь…
Началась свадьба. Вступающим в брак желали всякого. Как правило, здоровья и богатства. И только барыга, получивший намедни сапогом в рожу, искренне пожелал прапорщику:
– Чтоб ты сдох!
Обиженного быстро усмирили, пир продолжился.
Перекусив и подвыпив, взрослые стали петь, кое-кто подыгрывал на рожке и лютне. Дети плясали.
Как водится, сначала орали что-то очень веселенькое, иногда похабное, иногда не очень. Например, голосили хором такое:
Ехал Гансль через мост,
Встал в повозке во весь рост,
Жаба прыгнула в уста,
Он и бухнулся с моста.
Жил в столице бургомистр,
Был в делах амурных быстр,
Ляжет с дамою в кровать,
А уже пора вставать!
А над рынком в Стольноштадте
Птицеящер пролетал.
Все забрались под прилавки,
Я ж корзиночку украл.
Потом пригорюнилась свадьба, притухла. Пустила пьяную слезу. Дернула минорные струны, выдула из рожка жалобные всхлипы:
Я хотел въехать в город на белом коне…
Да хозяйка корчмы улыбнулася мне…
Конь понес, сиганул он в пучину с моста…
Ох, и страшная силушка ты, красота…
Захмелевший прапорщик задумался, отчего так часто в местных песнях фигурирует мост как объект, с которого падают герои. В своих интеллектуальных изысканиях Палваныч не пришел ни к чему путному, остановившись на версии, что это совпадение.
– Эх, хорошо у вас и просто, будто в армии! – признался он новой супруге.
Та обняла его, словно политрук, только мягче и приятнее.
Поднялся Циклоп.
– А сейчас не делайте завистливые рожи – мы провожаем молодых на брачное ложе!
Трина увлекла Палваныча в дом.
– А это… дети? – спросил прапорщик.
– У соседей, – отмахнулась Трина.
Больше они не говорили. Одержав несколько тактических побед, завладев стратегическими высотками, прапорщик форсировал события…
А застолье продолжалось и затихло, лишь когда закончилась выставленная на столы брага.
Глава 11
Рыцарь и принцесса, или Прогулка с динозаврами
Слава, она что наркотик: стоит потерять и – ломки. Граф Михаэль Шроттмахер места себе не находил, чувствуя, как уплывает его популярность. Уже никто не кричал и не подкидывал шапки, когда он проезжал на верном коне по улицам Стольноштадта. Дамы откровенно зевали, слушая его серенады, потом сдержанно благодарили за доставленное эстетическое удовольствие и уходили в покои, хотя еще несколько дней назад любая норовила скинуть рыцарю с балкона специальную веревочную лестницу!
Михаэль ночей не спал. Мучался, придумывая планы возвращения на рыцарский Олимп. Боже! Он никуда и не делся с этого самого Олимпа, вон они, шесть чемпионских кубков в специальном серванте красного дерева… Но сердца людей были не со Шроттмахером.
Вечером Михаэль вызвал герольда. Тот примчался. Граф сидел за столом и в нетерпении выбивал пальцами дробь.
– Ах, вот и ты! Сделай мне поединок, Клаус, – рыцарь буравил герольда бешеным взглядом. – Устрой внеплановый бой с этим проклятым Николасом! Он где-то в городе… Дураку Вильгельму Патлатому этим утром насовал голыми руками. Ха-ха. Я докажу… Я покажу, какой он могучий.
– Вы уверены, хозяин? – Клаус пристально посмотрел в красные глаза Шроттмахера. – Граф, дерущийся неизвестно с кем… Это не поднимет вашего престижа, вы не находите?
– Я нахожу, что меня забыли! – вскричал Михаэль, проламывая массивным кулаком дубовую столешницу.
– Осмелюсь напомнить, – сдержанно произнес герольд. – Этот стол подарил вам король Генрих…
– Ничего, еще подарит, – граф сморщился, мол, не отвлекайся от предмета обсуждения. – Хочу бой с Николасом. Хочу вернуть себе проклятый успех! Ты понял?
Клаус молча кивнул.
– Вот и славно, вот и выполняй.
Рыцарь стал сосредоточенно осматривать обломки королевского подарка, давая слуге понять, что аудиенция окончена.
Герольд покинул дом графа, мысленно браня его самыми последними, изобретенными в этом году словами.
«Где я отыщу проклятого Николаса? – спросил себя Клаус, бредя по сумеречному городу. – Коль скоро он здесь, наверное, есть смысл поговорить с Патлатым».
Но Николас Могучий был вовсе не в Стольноштадте. Он бегал по полянке вокруг Пестрой Шкурки и ругался на весь Зачарованный лес.
– Ну, ворье! – негодовал он, не в силах смириться с пропажей походного мешка. – Казанский вокзал, а не лес!
