– Что ж ты, Болваныч, наделал? – пробасил полковник. – Что ж ты, мать твою по одномандатному округу, натворил? Ну знал я, что ты подворовываешь… Кто же из прапорщиков не подворовывает? Главное, что делишься. Но вот живого рядового с Поста Номер Один хапнуть – это уже перебор. Ты объясни, в низ спины тебе боеголовку, на кой тебе живой человек?
– Это я не… Я не это… то есть не я это! Честно, «папаня»! Если б я, то, по обычаю, четвертину тебе… Все честно…
– Не верю я тебе, как говаривал Станиславский своей жене, – горько сказал полковник. – Пиши рапорт, и чтобы завтра я тебя в полку не видел. И вообще никогда…
Ранним утром Палваныч отдал распоряжение запрягать. Неуютно было на душе у старого вояки после выволочки, полученной от «папы», пускай и во сне.
Он кинул три талера ребятам, занимавшимся лошадьми. Конь проявлял странное нетерпение, взволнованно переступал с ноги на ногу. Прапорщик успокаивающе погладил гнедого, сел в телегу. И только он тронул поводья, намереваясь покинуть Лохенберг, как сзади раздался крик:
– Батюшки-светы! Да это же мой жеребец!
Предатель-конь весело заржал, услышав знакомый голос хозяина.
Палваныч обернулся. Кто-то из постояльцев бежал к гнедку, распахнув объятья.
Тут бы прапорщику заорать на слуг-конюхов, мол, кого мне прицепили, или просто стегануть лошадок и попробовать скрыться… Но он впал в легкий ступор: «Запалился!!!»
– Люди! – ликовал настоящий владелец. – Мой конь! Это мой конь!..
Он всмотрелся в фигуру Палваныча.
– А это конокрад! Вор, угнавший моего кормильца! Держи вора!
– Ты ошибся! – без энтузиазма огрызнулся Дубовых, понимая, что попался, и чем дольше будет бездействовать, тем крепче влипнет.
Соскочив с телеги, он метнулся на улицу, но вспомнил об оставленном на горшках мешке. А ведь там были золотые вещички и кошель денег, вырученных за корову… Дернулся обратно и попал в плен к слугам, владельцу гнедка и прочим доброхотам-зевакам.
– Вяжи его! – кричал пострадавший.
Кто-то принес вожжи. Скрутили-стреножили Палваныча.
Вышел хозяин постоялого двора, потряс бородкой. Зло сказал:
– Сразу ты мне не понравился, толстопуз!.. Тащите его в тюрьму, ребята! – Тощий обратился к пострадавшему: – А ты, уважаемый, иди и покажи на него по всей форме. Точно твой конь?
– Как же не мой? Мой! – засуетился владелец. – Я приметы знаю, каких этот гад не ведает!
– Вот и здорово, вот справедливость и восторжествует, – удовлетворенно проговорил хозяин, поглаживая бороденку. – И телегу туда гоните, небось, тоже ворованная.
«Запалился, как последний козел! – предавался прапорщик самобичеванию, шагая в тюрьму. – Кранты теперь… Не поимка Табуреточкина, не возвращение в родной полк, а – зона… Тюряга, блин, древняя! Дома сроду не залетал, а тут повязали, словно первоклассника!..»
Доброхоты передали Палваныча солдатам, те заперли его в камеру.
– Ну и лохи, не обыскали! – порадовался узник, распихивая золотые безделицы по карманам.
Потом прилег на нары, гадая, какой срок ему навесят.
Прошло несколько часов.
В коридоре застучали шаги. Дверь камеры отперли, на пороге возник строгий человек в напудренном парике, строгом, почти военном зеленом сюртуке, штанах и остроносых щегольских сапогах.
В руках он держал черную папку, чернильницу и перо.
Дверь снова заперли.
Посетитель брезгливо осмотрел нары, достал из кармана большой платок, постелил его и сел.
– Итак, подозреваемый, я являюсь следователем, прокурором и судьей города Лохенберг. Обращайтесь ко мне «господин судья» или «господин Засудирен». Кстати, я же буду вашим адвокатом.
– Ух, ты! – только и сказал прапорщик, а в его голове зазвучали слова из песни Высоцкого: «Обложили меня, обложили!..»
– Понимаю ваше недоверие, – Засудирен благодушно закивал. – Но, смею вас заверить, что я окончил самую престижную академию права в королевстве и давал клятву следовать букве закона до конца, чего бы мне сие ни стоило.
«Взятку, что ли, вымогает?» – озадачился Палваныч, рассматривая законника.
Засудирен достал из папки лист бумаги, закинул ногу на ногу, расположил на колене папку. Получился стол. Потом законник открыл чернильницу, поставил ее на лежак.
– Приступим к дознанию. Сейчас вы говорите со следователем. Как вас зовут?
– Пауль.
Засудирен записал имя.
– Скажите, Пауль, телега, горшечный груз, две лошади и конь гнедой масти принадлежат вам?
– Утром принадлежали, – зло ответил Палваныч. – А сейчас не знаю.
Следователь быстро заскрипел пером по бумаге, после каждого вопроса стреляя в прапорщика взглядом, полным подозрений.
– Вы знакомы с человеком, признавшим в гнедом коне свою собственность?
– Нет.
– Вы утверждаете, что не угоняли у него означенного выше коня пять дней назад?
– Нет. То есть да, утверждаю. Не угонял.
– Мы только начали, а вы уже путаетесь в показаниях, – следователь аж причмокнул. – Как зовут вашего коня?
– Засудирен…
– Что?!
– Ой, извините, господин Засудирен. Господин Засудирен, относится ли кличка моего коня к делу?
– Ах, вы вот о чем… А я подумал, у нас будет статья об оскорблении должностного лица при исполнении. Кличка весьма важна, подозреваемый Пауль. Если в ходе следственного эксперимента конь отзовется на кличку, которую вы сейчас назовете, то сие будет косвенным доказательством вашей невиновности.
– Гнедок.
– Очень хорошо! – законник застрочил еще бойчее. – Перечислите какие-нибудь особые приметы вашего коня.
– Ох, е! – Палваныч зачесал плешь. – Никаких. Конь – он и есть конь.
Засудирен даже кончик языка высунул, стенографируя показания подозреваемого.
– Последний вопрос следствия. Где вы взяли сего коня?
– Купил.
– Где?
– Дома, на рынке.
– Где вы живете?
В мозгу прапорщика проснулась военная подозрительность: «Вот он к чему ведет! Разгдекался… Хочет узнать местоположение нашего полка и, соответственно, ракетного объекта!»
– Российская Федерация, Московская область, а остальное, шпион недодушенный, я тебе не скажу.
У Засудирена аж перо сломалось.
– Кто шпион? Ты как, морда, обратился к лицу, обличенному законной властью? И что это за село такое, с непроизносимым названием?
– Сам ты село, – буркнул Палваныч, грустно глядя в пол, и вдруг ожил. – И вообще, я требую адвоката! Мне нужен адвокат!!!
