– Что с ним?
– Это я у вас хотел спросить.
Парень непонимающе смотрел на графа.
– Наверное, вы действительно ни при чем… – после недолгого раздумья сказал Шроттмахер. – Вчера Клаус прямо здесь, на моих глазах, превратился в курицу. Представьте себе, вот он, Клаус, и вдруг – хлоп! – нет его, а есть гора одежды и кудахчущая под ней испуганная рябая несушка.
– Не может быть! – выпалил Коля.
– Слово дворянина, – с достоинством произнес граф. – Извольте убедиться сами, он в соседней комнате.
Лавочкин прошел к закрытой двери, распахнул ее и увидел на столе большую клетку, в которой сидела курица. Увидев Колю, она заволновалась, раскудахталась, стала жаться к дальней от солдата стенке.
– Смотрите-ка, он вас узнал! – воскликнул Михаэль.
Парень отошел в глубь спальни графа, надеясь, что птица успокоится. Но курица громко раскудахталась. Шроттмахер позвал слугу.
– Что с ней? С ним… – сипло спросил граф у старика.
– Смею заметить, господин, обычно они так кричат, когда несутся.
– Ты хочешь сказать, дурья башка, что бедняга Клаус сейчас снесет яйцо?!
– Простите, я не знаю о намерениях… господина герольда, но куры кудахчут громко и часто именно, когда…
Птица вдруг замолкла на несколько мгновений, и люди услышали подозрительный стук о прутья клетки.
– Пойди, посмотри, – велел слуге граф.
Старик приблизился к клетке, обернулся к хозяину и Коле.
– Так и есть, господин граф, снес… ла, – развел он руками. – Но не простое яичко…
– Золотое, что ли? – усмехнулся и снова сморщился от боли Михаэль.
– Да…
– Неси сюда, обормот! Шутить вздумал?
Слуга открыл дверцу, вытащил яйцо и снова запер клетку. Поднес «улов» Шроттмахеру.
На ладони старика лежало золотое яйцо с выдавленной на нем надписью: «Клятвопреступник».
Коля обалдел.
– Граф, – сказал он. – Я брал с вашего герольда клятву о том, что в обмен на мое согласие участвовать в поединке ваша сторона предоставляет мне способ вернуться на Родину, в мой мир… Если он соврет, то пусть станет Курочкой Рябой.
– Полно вам, барон, – скривился Михаэль. – Я вам сейчас поклянусь, что я женщина. Смотрите: клянусь, что я женщина, иначе быть мне конем! Ну, иго-го?
– Я, честно говоря, шутил над вашим Клаусом… Значит, про могущественного колдуна, который вернет меня домой, он соврал…
– Уважаемый Николас, я приношу свои извинения, – граф с сожалением покачал головой. – Клаус делился со мной вчера, здесь, после боя, что за ложь он вам продал. Я без всяких шуток признаюсь: у меня нет знакомых могущественных колдунов. И мне жаль… Я так хотел этого поединка. Как мальчишка. Вот он и соврал.
Солдат с грустью поглядел на Михаэля, потом на курицу.
– До свидания, граф. Я должен идти. Поправляйтесь скорее.
Слуга проводил парня к выходу. Шроттмахер чувствовал себя обманщиком.
Лавочкин брел к Зеленому рынку, печально повесив голову. Картинка получалась препоганейшая. В начале куриной истории Коля растерялся, но стоило Михаэлю обмолвиться, что он знал об обещании Клауса, и до парня мгновенно дошло: граф и его герольд придумали и разыграли для него спектакль с рябой курицей и якобы золотым яйцом. За простачка держали. Думали, он поверит в их сказочку. Ну, что ж… Не впервые люди отказываются платить по счетам. Бог им судья. Теперь вся надежда на Всезнайгеля.
«А я-то раскатал губищу, – горько усмехался солдат. – Попросить об отсрочке хотел. Лох, чистой воды лох»…
Желая хоть немного взбодриться, парень отправился к лавке Йорингеля.
Скорняк радостно поприветствовал делового партнера.
– Видите, Николас, мой листок? – чуть ли не кричал мастер, размахивая перед Колиным носом исписанной бумажкой. – Это заказы на остатки вашего птицеящера.
– Здорово, – проговорил солдат, пытаясь натянуть на лицо улыбку.
«Натягивай на чурбан улыбку или не натягивай, все равно чурбаном останется», – мысленно казнил себя парень.
– А это, – скорняк выложил на прилавок большой мешочек с талерами, – остаток моего долга. Господин Николас, мы с вами почти богатеи!
– Да-да, Йорингель, – пробубнил Коля. – Почти богатеи…
– У меня есть просьба… – начал мастер, но осекся. – У вас что-то случилось?
– Нет, Йорингель, не обращайте внимания. Временные трудности. Что за просьба?
Скорняк слегка стушевался, однако сказал:
– В общем, у клиентов сложилось ощущение, что мы с вами – постоянные партнеры. Мы говорим: «Кожаные изделия от Йорингеля», подразумеваем «От Николаса». Я подумал, а почему бы нам не остаться партнерами впредь?
– Я бы с радостью, только больше не охочусь.
– Вы не понимаете. Я имел в виду другое: пусть ваше имя останется на вывеске и ярлычках, а я стану отчислять вам долю. Например, талер с каждых двадцати. Еженедельно. Я не обману!
– А! Вот вы о чем! – воскликнул Коля. – Не возражаю. Конечно, я вам верю, и мастер вы замечательный. Я должен исчезнуть на неопределенное время. Если не объявлюсь в течение года, моя доля – ваша. По рукам?
– Естественно!
С этого дня барон Николас Могучий стал лицом и брэндом скорняцкой лавки Йорингеля.
Взяв мешок с причитающимися за птицеящера деньгами, солдат навестил игрушечника Ринкранка.
К Колиному удивлению, в палатку стояла очередь из пяти человек: три пацана, женщина и мужчина. Пока настоящий Николас беседовал с Ринкранком, каждый из покупателей взял по игрушечному. Маленькие Николасы стояли на прилавке плотными рядами, а остальные рыцари сиротливо притулились сбоку. Мастер ловко поставил на места купленных новые фигурки. Очень кстати: подбежала новая стайка детей, зазвенели талеры.
Ринкранк радовался жизни не меньше Йорингеля. В карман солдата перекочевал небольшой мешочек с его долей выручки.
– Как договаривались, по талеру с пяти, – пояснил мастер. – Другие игрушечники тоже стали тебя делать, но я был первый, ко мне идут лучше. Еще по городу бродит слух, что я делал свои фигурки прямо с тебя, а ведь так оно и есть! Вот народ и идет в мою палатку. Правда, я снизил цену до четырех талеров за штучку.
– Ринкранк, слушай, с сегодняшнего дня считай мою долю как один с двадцати, – предложил Коля. – Не возражай. Я уеду и могу не вернуться…
И солдат повторил те же условия, что предложил и Йорингелю.
Игрушечник был на седьмом небе.
Лавочкин же не был в сильном восторге. Да, он срубил кучу бабок и вообще проявил себя как опытный игрок в «Монополию». Но к радости добавились две ложки дегтя. Во-первых, позорное надувалово со стороны Клауса и графа. А во-вторых, рядовой никогда и не планировал заниматься бизнесом! Солдат испытывал чувство сродни стыду, хотя не объяснил бы внятно – перед кем и за что.
