Почти стемнело. Кобелек выспался и беспокойно водил носом, ловя запахи.
– Что, собаками повеяло? – спросил прапорщик.
– Ими, чаровницами.
– Сиди, не дергайся.
– Давно хотел узнать твое имя, – заговорил Коля. Мы все «Пес в башмаках» да «Пес в башмаках». А ведь у тебя наверняка кличка есть.
– Ох… Право же… Шванценмайстер
[8]
, – нехотя буркнул кобелек.
Дубовых и Лавочкин засмеялись.
– Хорошее имя, а главное, точное! – сказал парень.
– Между прочим, старинная аристократическая фамилия, – почти протявкал Шванценмайстер. – И я, к вашему сведению, маркиз.
– Вот брехло! – расхохотался Палваныч. – Уморил, самозванец шелудивый… «Маркиз»! Ну, комик!
Солдат катался по телеге, держась за живот.
– Ах, вы не верите?! – вспылил пес. – Что ж, вы неотвратимо пожалеете. Прощайте!
Шванценмайстер в башмаках соскочил наземь и затопал к ближайшему чернеющему в темноте кустарнику, за которым начиналась очередная роща. (Россиянам эти мелкие, в основном кленовые леса порядком поднадоели.)
– Эй, вернись, Шварценеггер, или где ты как… – позвал Дубовых. – Не обижайся! Просто смешно звучало.
Пес не оборачивался, упрямо удаляясь от дороги. Фигурка Шванценмайстера растворилась в глубоких сумерках.
Прапорщик покричал еще, затем спохватился: упускать кобелька не входило в его планы. В припадке благоразумия Палваныч не стал вызывать черта, сидя в повозке. Слез, отошел в сторону.
– Аршкопф!
– Я!
– Задержать пса!
– Не имею возможности, товарищ прапорщик, – жалобно пропищал бес.
– Руки отсохли? – прорычал командир.
– Нет, не чувствую я его, – захныкал нечистый.
– Ну так не стой истуканом, он вон в те кусты побежал!
Черт исчез и не появлялся минут пятнадцать.
Затем вернулся.
– Прошу прощения, объект не обнаружен.
– Вот, ядрена сыть, кусты! Вон роща. И ты говоришь, что объект не обнаружен?! Ты же мне еще не такое приносил, рогатый ты козел!
– Товарищ прапорщик, очень зря вы меня козлом обзываете. Плохая примета… – тихо сказал черт. – Я, как вы, наверное, забыли, ищу магическим зрением. Нет вашего кобеля ни в кустах, ни рядом. Не вижу, понимаете? И, ко всему прочему, не чихаю. А у меня на псину всегда чих начинается.
– Аллергия? – спросил с телеги Коля.
– Что? – не понял бесеныш.
– Неважно. – Солдат спрыгнул и приблизился к Палванычу и Аршкопфу. – А знамя ты чувствуешь?
– Нет. – Хвостатый ефрейтор совсем увял. – Оно у вас священное. Пока не увижу или не дотронусь, не ощущаю. Зато ожоги от касаний до сих пор болят.
Черт показал руки, но люди не распознали впотьмах волдырей на розовых ладошках и подпалин на шерсти.
– Да, ты здорово тогда схватился и орал, как ошпаренный, – припомнил Коля.
– Все, кончайте болтать. Аршкопф, вольно. А мы с тобой, Лавочкин, будем готовиться к ночевке. Только отъедем подальше. Я так понимаю, кобель исчез. А он вряд ли маг. Стало быть, тут нехорошо, нечисто тут.
Луна, прикрытая легкой пеленой облаков, немного освещала тракт. Проболтавшись в повозке еще полчаса, путники свернули с дороги и разбили лагерь за огромным валуном.
Место было удачным. Рядом оказался пруд, вокруг нашлось много сушняка. Костер получился добротный.
Распрягли кобылку, напоили, привязали пастись. Спать решили в телеге. Съели по цыпленку, выпили пива (теперь Лавочкин имел право на употребление этого живительного напитка) и улеглись, укрывшись сворованными у Гюнтера с Петероникой одеялами.
– Павел Иванович, – сказал солдат. – У меня есть предложения по защите от убийц.
– Завтра, рядовой. Отбой. – Дубовых зевнул.
Спалось превосходно.
Побудка была внезапной, словно смерть от упавшего метеорита.
– Попались, голубчики! – протянул громкий мужской голос. – И не совестно вам, а?
Прапорщик и солдат подскочили.
Телегу окружили четыре человека на вороных лошадях. Люди были облачены в доспехи и вооружены.
Коля вдруг понял, что он слишком молод и хорош, чтобы умереть.
Палваныч пришел примерно к аналогичной мысли.
Сражаться было положительно нечем.
Глава 7.
Разрушение стереотипа, или Побег отморозка
Существуют различные точки зрения на то, с какой скоростью распространяется слава. Некоторые наблюдатели полагают, что дурная слава разлетается быстрее доброй. Другие возражают, дескать, качество славы не оказывает влияния на ее скорость…
Примечательно, что никто из экспертов не отдает предпочтение доброй славе.
– Кто такие? – спросил у Палваныча с Колей человек в дорогих латах.
Отчего-то он предпочитал ездить в глухом, наподобие турнирного, шлеме.
– Пауль и Николас, – сказал прапорщик, пока солдат придумывал новые имена.
– Пауль… Николас… А! Это те самые, которые навели шороха у Косолаппена? – расхохотался главный. – Так это вы испугали барона до полусмерти? И чуть не устроили бунт у слабака Лобенрогена…
Троица сопровождавших рассмеялась вместе с начальником.
Лавочкин разобрался, кто среди них кто.
Говоривший был аристократом. На кирасе красовался герб: перекрещенные лук и колчан, полный стрел, на фоне развернутой веером колоды карт.
Трое остальных находились в услужении. Они и держались попроще, и одевались значительно беднее. На их головах не было шлемов.
– Мы бывали в тех краях, только хрен ли ржать-то? – уклончиво прокомментировал смех незнакомцев Дубовых.
– Трепещи, смерд, когда открываешь рот в присутствии герцога Унехтэльфа!
[9]
– напыщенно сказал один из сопровождающих.
– Скорее всего, это не те самые четыре всадника, – шепнул Коля Палванычу.
– Эй, о чем вы там шепчитесь?
– О погоде, блин, – процедил прапорщик.
Герцог чихнул, ударяясь лбом о внутреннюю поверхность стального головного убора.
Лавочкину доводилось кричать в шлеме, он знал: сейчас Унехтэльф наверняка оглох.
