Короче говоря, имело место старое доброе похмелье.
Потрясенный незнакомыми ощущениями до самого кончика хвоста, персеанский профессор, вместо того чтобы пуститься на поиски средств, облегчающих мучения, привычно похлопал себя по шляпе. Результат получился плачевным, и не только в переносном смысле: из глаз Геннадия с силой брызнули горючие слезы.
– Ой мамушка! – запричитал по-русски самый дружелюбный в этой части вселенной аллигатор, – Ой японский городошник, почему я не вымер в палеозое? Кто починит мой промозглый… безмозглый… мозголомный купол?
Несмотря на приложение рук, его лингвистический помощник в шляпе сбоил крепко. От близости к серебросодержащим водам, что ли?
– Маешься, бедненький? – прозвучал вдруг над головой выдающегося дружбанолога голосок, от которого Геннадию сразу будто бы чуточку полегчало.
Рептилоид вместо ответа тихонько всхлипнул.
– Эх, экзотика, молодо-зелено! Никогда-то вы пить не умели, ящерки.
– Разве вы с нами ознакомлены, незримая барышница… барышня? Не есть ли вы мой милый сыщик и найденыш Чебурашка, любимый друг, товарищ и брак? – полюбопытствовал профессор, не забывший о долге даже в столь тяжелый час. – Я тускло-блекло наблюдаю вас в рейгановском… рентгеновском спектре, но это, будьте любезны, трудоемко.
– Ну какой я Чебурашка? – с явно различимой усмешкой ответила незримая барышня. – Я Феня. А с вами, хвостатыми, мы, домовые да берегини, встречались в былинные времена. Это исторический факт. Я-то не помню, конечно, а бабушка рассказывала. Добрые вы, но больно доверчивые. Чем разные негодяи и пользовались. Поэтому мой тебе совет – держись возле парней, что соком тебя поили. Они ребята бесшабашные, но славные. Друга, даже хвостатого, в обиду не дадут. Кстати, – предложила Феня, – сходил бы ты, ящерка, по бережку в левую сторону. До того вон пляжа. Ребята там сейчас хороводятся. У них найдется чем здоровьишко твое поправить. Я так соображаю: если алкогольное похмелье рассолом врачуют, то рассольное похмелье, по логике, водочкой излечится.
– А вы не имеете перспективы шагнуть в белый свет, как в копеечку, ящерка Феня? – галантно спросил Геннадий. – Чтобы выпроводить меня к хороводу моих дружков? Я негожий путеукладчик по бережку. Заблужусь.
– Соболезную, – сказала Фенюшка, вздохнув, – но проводить не могу. Машину надо стеречь и охламона сушеного. Да и твое блюдце, между прочим. Народишко у нас разный бывает. А ты иди смело. Тут не заблудишься.
Профессор грустно улыбнулся, продемонстрировав все свои семьдесят семь сахарных зубов, и побрел в указанном направлении. Котелок сидел на крокодиловой макушке ровнехонько, будто приклеенный. А вот галстучек уполз под правое ухо, костюмчик помялся и облип соринками. Хвост висел безвольно, кожа приобрела местами лиловатый оттенок… словом, выглядел центральный вселенский дружбанолог не ахти.
Да ведь нам, дорогой читатель, с его лица воду не пить; главное, чтоб человек был хороший. А крокодил Геннадий был по-настоящему хорошим человеком. Да таким, что многим землянам и поучиться у него не мешало бы.
На ходу он жалобно и ритмично постанывал. Если б нашелся умелец, способный перевести эти охи и вздохи на русский язык, получилась бы песня:
За вчерашним весельем
Наступает похмелье,
Тошнота и мигрень пополам,
Подгибаются лапки,
И слипаются тапки,
И гремит в голове тарарам.
Забываещь о многом
И клянешься пред Богом,
Что ни грамма, ни капли ни в жисть!
Только дружба спасает,
Но и друга мотает…
Ах, зачем мы не сдохли надысь?!
Удивительно, насколько одинаковые мысли посещают порой представителей различных цивилизаций!
Тем временем наши герои, беспечно прервавшие контакт с иной цивилизацией ради прелестей Антонины и долга перед Картафаньем, в буквальном смысле рубили лес – да так, что щепки летели. Ветерок с Пятака мало-помалу охладил и их закаленные тела, а поскольку горячительных напитков друзья постановили избегать, греться пришлось менее традиционным средством.
К счастью, сушняка поблизости имелось в достатке, топорик, обнаружившийся у запасливого Паши, был остер, – и вскоре образовался костерок. Зашипели, истекая вкусным соком, поджариваемые колбаски. Лучшим дополнением к ним был единодушно признан белый батон, напластанный добрыми ломтями, и маринованные корнишоны. Холодильная сумка быстро пустела. Скоро в ней остались только невостребованные баночки с «джинсовым тоником» да пиво. Наверное, ударить по пивку не отказались бы Вован с полюбовницей, однако их добровольное отшельничество продолжалось по сию пору. Даже на призывные крики: «А ну налетай, кому жареных сарделек!» – они не отозвались.
– Давайте-ка сознавайтесь, чем вы моего братика напугали? – шутливо нахмурила брови Тоня. – Где это видано, Вовка пожрать отказывается! С ним такое первый раз в жизни.
Друзья переглянулись и, поняв друг друга без слов, разом кивнули. В конце концов, как сказал бы персеанин Геннадий, один из постулатов великой науки дружбанологии гласит: «Друзей нужно искать, а враги тебя сами найдут».
А Пафнутий с Тоней в друзья годились без условий и испытательных сроков.
– Тут такое дело, дорогая Антонина, – заговорил Попов. – Печально сознавать, но влип твой братик в дрянную историю. По самое не балуйся.
– Имеешь в виду… мм… отношения с Нелей?
– Нет, тут-то как раз все путем, – сказал Леха. – Видели мы благоверного этой Нели. Честно говоря, от такого мужа налево не пойти – надо божьим ангелом быть. Или дурой форменной. Да и кто мы вообще такие, чтобы в нежные чувства вмешиваться? Проблема куда серьезней. Похоже, что твой Вовка продает за границу государственные секреты.
– Шутишь? Ребята… – Тоня осуждающе покачала головой. – Не смешно.
– Мы бы первые обрадовались, если бы это оказалось шуткой, – с горечью сказал Илья. – Однако юмором ситуация не пахнет. То, что Гендерный, Пубертаткин и Эдипянц – преступная группа, это жесткий факт. Причем заверенный документально. Да и какой нам резон обманывать? Цель у нас другая.
– Ах у вас даже цель имеется! Ну-ну. Тогда хотелось бы узнать о ней конкретнее, – сказала Тоня. Держалась она молодцом.
– Конкретнее – надо бы его проучить. А правильнее сказать, вздрючить. Потому что напортачил он изрядно. Но проучить нужно так, чтобы жизнь не исковеркать. Вроде парень-то не совсем пропащий.
Антонина вскочила, сорвала с головы полотенечную чалму. Вид у нее был такой, точно она собралась на баррикады, отстаивать пусть безнадежное, но правое дело.
– Да он… Да я… Да он вот такой парень! Открытый, добрый. Голова варит дай бог каждому. Пока здесь жил, мы с родителями нарадоваться на него не могли. А потом уехал в Клязьмоград, и все. Словно подменили Вовку. Заносчивый сделался, расчетливый, жадный. Даже как будто поглупел. Но один черт, в обиду его я вот, – Тоня, сверкая прекрасными очами, показала фигу, – вот отдам!
