– Но ведь ты даже не куришь, – говорил ему Бадди.
– Тем лучше, – отвечал Эдди.
Эдди не только посвятил Бадди во все аспекты деятельности Мечтателей, он также ознакомил его с основами Чучелства, которое он поднял до уровня высокого искусства.
– Чучелизм, – утверждал Эдди, – как все высокие идеалы, поддается определению с большим трудом. Скажем просто – чем суперкрутее, тем лучше.
На столе у Эдди возвышалась масштабная модель Букингемского дворца, сделанная им из зубочисток и целой галереи фотографий тех, кого он называл «Кумирами Чучелства»: тут были Дорис Дэй, Эдит Банкер, Монти Холл, Чарли Браун, Либерейс.
[21]
Бадди никак не удавалось различить, когда Эдди бывает серьезен, а когда нет.
– Эдди и сам не знает, когда он серьезен, а когда нет, – сказала ему Ронда.
Если Эдди не надевал свой пиджак из синего сержа и невероятные обвисшие брюки цвета хаки, он ходил в свободной хлопчатобумажной футболке с капюшоном или в рубашке от старой бойскаутской формы, на которой еще сохранились знаки различия, и таких же обвисших ветхих джинсах. Бадди часто испытывал неловкость, следуя за ним, потому что, какие бы штаны Эдди ни надевал, они всегда провисали в шагу чуть ли не до колен, и если, не дай бог, что-то заставляло его нагнуться, округлые полушария его ягодиц выплывали над поясом брюк, словно луны-близнецы.
На голове Эдди постоянно менялись прически из серии, которую он называл «сверхфигурная стрижка волос». Волосы он подстригал сам так, чтобы они всей своей жесткой массой устремлялись ввысь; перед зеркалом в своей конторе он орудовал устрашающего вида садовыми ножницами всякий раз, когда ему становилось скучно или не по себе, или когда ему просто надо было что-то обдумать. В нескольких случаях Бадди видел, что череп Эдди украшает что-то вроде кривобоких утят или поросят, хотя следует признать, что более абстрактные произведения труднее поддавались идентификации. Во всяком случае, волосы Эдди росли с такой невероятной интенсивностью, что, сколько бы он ни состригал, на их месте очень скоро вырастало вполне достаточно для следующей атаки. Если Бадди проявлял хоть какую-то бдительность, он мог определять настроения Эдди по тем ужасающим конструкциям, которые тот сооружал у себя на голове в каждый конкретный день. Бадди даже представлялось, что он замечает, как Эдди с некоей завистливой грустью взирает на его – Бадди – собственную, весьма непокорную копну волос.
– Величайшее творение человеческого искусства, – говорил Эдди, берясь за садовые ножницы и пощелкивая ими в воздухе, – это сам человек!
Бадди порой задавался вопросом, какое именно откровение хочет поведать общественности этот представитель мечтательской прессы.
Однако у Эдди есть несомненный дар, думал Бадди, он за словом в карман не лезет. И работал Эдди очень много, безотказно уделяя своим обязанностям по шестнадцать часов в сутки. Он лично готовил ежедневные «Депеши» – резюме важных мировых событий: эти депеши Мечтатели первым делом находили на своих столах каждое утро. Была у него и другая работа, например – создание плаката для протестной кампании Мечтателей против уничтожения лесов. На плакате красовался юный Джордж Вашингтон с топором в руке, с озадаченным видом почесывающий в затылке, а за его спиной открывалось широкое пространство срубленного под корень леса. Под портретом шла подпись:
Джордж Вашингтон срубил вишневое дерево…
С тех пор их рубят и рубят – не переставая!
Во многих отношениях, думал Бадди, Эдди – самый талантливый и энергичный заведующий прессой, какого только и могли бы иметь в своем распоряжении Мечтатели.
Визит Бадди в лагерь пришелся на весьма деятельное и путаное время: здесь шли круглосуточные беседы и ежедневные собрания всего сообщества – обсуждали кризис с финансированием организации.
– А как вы оплачивали все это до правительственных грантов? – спросил Бадди у Ронды.
– Кредитными картами, – ответила Ронда. – Мы называли это «антигравитационным» подходом к экономике.
Это была не совсем шутка. Ронда, Родриго и Висенте вместе с некоторыми другими Мечтателями готовы были добровольно влезть в тяжкие долги, чтобы спасти организацию; они по-прежнему были полны решимости в случае необходимости перевести на счет организации свои личные средства, чтобы дело могло продолжаться.
Но организация «Очнитесь От Американской Мечты» – не какая-нибудь там обычная протестная группа. Некоторые обозреватели предпочитали относиться к ее членам как к концептуальным художникам, и, как полагал Бадди, нельзя было сомневаться в том, что их самые изобретательные действа были в то же время успешным воплощением искусства перформанса. Бадди нетрудно было разглядеть творческий дух в самом грандиозном триумфе Мечтателей – в акции «Призывайте в Армию Мертвых». Но многие другие мероприятия Мечтателей выполняли чисто символическую функцию. Например, акция в Столице – «Проснись, Америка», когда Мечтатели-добровольцы разместили тысячи подержанных будильников по всему городу – в метро, в кустарниках, на подоконниках, поставив их звонки ровно на 9.00 утра субботы, накануне Дня Памяти.
[22]
Эта акция (как, впрочем, и все акции Мечтателей в последние годы) имела потрясающий успех. Заголовки газет по всей стране кричали:
Очнутые Пробуждают Столицу
Мечтатели Бьют Тревогу
Протестующие Берут Время в Свои Руки
Родриго настаивал, чтобы будильники были заведены на три часа утра воскресенья, но это предложение провалили другие члены организации, не желавшие идти на риск вызвать враждебность широкой публики.
– Мы жалели только о том, – рассказывал Эдди, – что нельзя было синхронизировать будильники с гравитационной бурей, чтобы они зазвонили прямо в воздухе!
Бадди познакомился с другими членами руководящего кружка Мечтателей. Висенте был очень братственным близнецом Родриго, и Мечтатели называли его своим «домашним экзистенциалистом». Он никак не мог решить, не является ли их дело абсолютно бессмысленным и обреченным на провал. Однако он полагал, что раз все они все равно когда-нибудь умрут, то вполне могут поступать так, как им заблагорассудится.
А еще там были Баттерфляй и ее дружок Алеф, только что приехавшие из колледжского городка в горах на севере страны – из зоны, где, как говорили, время находится в состоянии некоего статического равновесия, позволяя тем, кто там живет, сохранять хотя бы иллюзию вечной молодости. Эти двое обитали в своем потрепанном жилом автоприцепе, целиком отдаваясь любому делу, соответствующему весьма широкому спектру их идеалов. Алеф совсем недавно перешел от обычного вегетарианства к активной борьбе за права растений. Поэтому он ограничил свое меню только тем, что естественно отделяется от растений или падает с них – фруктами, орехами, тыквами – и не требует нанесения вреда ни в чем не повинной растительной жизни. В свободное время он заклеивал город прокламациями, гласившими:
