Биби пожал плечами.
– Он говорит, что хочет, чтобы «Корпорация Америка» столкнулась с просвещенной оппозицией. Спад с помощником сейчас изучают практику прочищения мозгов, которой обучил меня мой дядя. Президент говорит, если ему когда-нибудь снова представится возможность работать на общественном поприще, он хочет создать просвещенное правительство.
– Просвещенное правительство? – спросил Бадди. – Разве эти термины не противоречат друг другу?
– Именно так я и подумал, – сказал Биби.
– И поэтому ты уехал с ранчо?
– Нет, – ответил Биби. – Я уехал с ранчо, потому что там появлялись самые разные люди, и я начал опасаться, что они ждут, чтобы я стал кем-то вроде нового Колпачного Короля в Долине Новой Надежды.
– Нового Колпачного Короля? Значит, там был старый?
– Конечно, был. Разве твоя мать не рассказывала тебе об этом?
– Моя мать не желала мне ничего рассказывать, если это хоть как-то касалось тебя.
– Я расскажу тебе эту историю во всех подробностях, когда мы приедем на Колпачное Ранчо.
Какое-то время они молчали. Потом Биби спросил:
– Так как поживает Полли?
– Как всегда, – сказал Бадди. Он внимательно вглядывался в черты отца. – Она сказала, что ты был очень похож на меня, но что тебе пришлось изменить внешность, когда ты скрывался от полиции.
Биби кивнул.
– Твое лицо мне даже больше знакомо, чем мое собственное, к которому я так и не смог привыкнуть за все эти годы. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, я смотрю в зеркало на самого себя, каким я был давно… очень много лет назад.
Бадди ждал дальнейших объяснений, но было не похоже, что он их дождется.
– Так почему ты все-таки скрывался?
Биби улыбнулся.
– Ну, можно сказать, я занимался работой, очень похожей на то, что делаешь ты: пытался изменить мир. Ужасно опасная профессия, тебе не кажется?
Некоторое время Бадди вел машину молча.
– А правда, – спросил он наконец, – что ты самый просвещенный человек во всей стране?
– Если сказать «да», – ответил Биби, – это прозвучит ужасно глупо, верно ведь?
– Тебе не кажется, что ты просто увиливаешь от ответа?
Биби немного помолчал.
– Давай просто скажем, что в какой-то момент я понял, кто такой Биби Браун на самом деле, – и не забыл этого.
– Так ты думаешь, что просвещенное правительство действительно возможно?
– Надеюсь, что возможно, – сказал Биби. – Очень на это надеюсь.
Теперь, когда Биби вернулся на ранчо вместе с новонайденным сыном, он застал свое старое обиталище в разгаре подготовки к тому, что Спад Томпсон называл «чем-то вроде съезда». «Это будет собрание одинаково мыслящих личностей, объединившихся, чтобы изучить принципы просвещенного действия!» – пояснял он.
Колпаки начищались, вовсю шел ремонт, сад абстрактных скульптур из утиля восстанавливался. Что касается Биби, то после возвращения он стал еще более задумчив, пытаясь разобраться в событиях, произошедших в последнее время. Он пошел в Большой Дом – в бывшие комнаты дядюшки, которых никто пока не касался, – и принялся бродить по лабиринтам памяти. В конце концов, он ведь когда-то жил здесь – целых семь лет провел на ранчо, осваивая упражнения, которым обучал его дядя: это были самые важные годы его жизни. Биби ходил по комнатам дяди, беря в руки какие-то вещи, внимательно их рассматривая, снова кладя их на место. Вот любимый головной убор Отто – красная фуражка пожарного: она по-прежнему лежит на каминной полке, где дядя оставил ее в тот день, когда было принято решение снести ранчо. А вот тут, на вбитом в стену крюке, – его рыбацкая шапка, привезенная из Перу, а вон там, на вешалке, – длинный полосатый ночной колпак. Биби ходил среди этих предметов, дотрагивался до них, вспоминал…
«Неужели меня действительно считают самым мудрым человеком в Америке?» – думал Биби. Если так – мысль о том, каковы же остальные обитатели этой страны, заставила его содрогнуться. Отто, вне всякого сомнения, был просвещенным человеком. Но он – Биби Браун?
«Люди испытывают великую жажду, – думал он. – Их переполняет такое неуемное желание следовать за лидером». Как может он занять место Колпачного Короля, влезть в его башмаки или, что больше подходит по смыслу, надеть его шапку? Разве человек просвещенный не был бы лучше подготовлен к роли отца, чем он, Биби? Он чувствовал, что теряет почву под ногами.
Но потом ему пришло в голову, что, возможно, это и есть настоящая мудрость – когда понимаешь, что почва уходит из-под ног. Может быть, самые опасные лидеры – и есть те, которые не признаются в собственных недостатках?
«Может, и не надо быть самым мудрым человеком во всей стране, – подумал он. – Может, просто надо быть достаточно мудрым».
На следующий день, перемежая обычную неловкость, испытываемую родителями всего мира, с приступами нервозности, когда он начинал мерцать и становиться прозрачным, Биби провел сына, о существовании которого никогда не знал, по Колпачному Ранчо.
– Так ты и правда не знал, что мама беременна, когда ушел? – спросил его Бадди.
– Когда я ушел? – переспросил Биби. – Это она ушла от меня!
– Тогда как получилось, что каждое утро, сколько я себя помню, она вставала и сразу подходила к окну – посмотреть, вдруг случилось так, что ты вернулся ночью и заснул на крыльце перед дверью?
– Но… – возразил Биби, – ведь она даже на мои письма не отвечала!
– Ну это же мама. – Бадди пожал плечами. – А ты так и не ответил на мой вопрос.
– Какой именно? – Биби уже начал мерцать, и сквозь его левую лопатку Бадди увидел, хотя и смутно, огромный гребной винт корабля из сада абстрактной скульптуры.
– Знал ли ты, что она беременна?
– Если бы я знал, никогда бы не уехал, – ответил Биби. – Впрочем, – сказал он, помолчав, – ведь было же то письмо.
– Какое письмо?
– Это было через много лет после разрыва. Семь, если точно. Очень долго я писал ей каждую неделю, только все письма возвращались нераспечатанными. Наконец я получил это письмо – единственное. Но оно было так повреждено, что я не мог всех слов разобрать. И потом – ты ведь знаешь, как это бывает с твоей мамой, – в письме все равно ничего прямо не говорилось. Но в одном месте было упомянуто – «мы». Мне очень хотелось знать, что это. Просто фигура речи? Или – кто же в действительности может быть другой частью этого «мы»?
– Это был я, – сказал Бадди.
У Биби снова стала уходить почва из-под ног.
– Ты принес мне много боли, – сказал Бадди.
– Прости, пожалуйста, – просто сказал Биби и неловко обнял сына за плечи. Бадди не возражал.
В тот же день, только чуть позже, Бадди глядел на сад скульптур, стоя на лугу прямо под вывеской, на которой снова было написано:
