Допив шанди, Пол встал. Сколько треволнений и паники из-за глупого недоразумения!
"А в таком случае, — спросил себя, садясь в автобус, Пол, — как насчет нас с Софи?" Ну, теперь, когда уже не надо беспокоиться из-за странностей, нет причин и бросать работу, а потому все в порядке. Но если нет никаких странностей, то... Пол нахмурился так люто, что сидевшая рядом с ним женщина встала и пересела в самый хвост автобуса. Если нет никаких странностей, то, значит, все рассказанное профессором Ваншпее — просто гадание на кофейной гуще человека, который выдает себя за Шерлока Холмса, а потому как минимум ненадежно и скорее всего бесполезно. Сходным образом можно отмахнуться и от истории с Гилбертом и Салливаном. В таком случае Софи, вероятно, его не любит.
"Ух!" — подумал он.
"Да сколько можно!" — сказал он самому себе. Жизнь совсем не такова. Нельзя желать и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Нельзя оставить себе из дурацких сумасбродств только приятное, а остальное вернуть и потребовать деньги назад. Как бы то ни было, разве не лучше жить во вселенной, где все происходит так, как положено, где борозды на стене оставляют крупные собаки, где похмельные идиоты в полутемных комнатах неверно читают старые поблекшие письма, где доброжелательные наниматели ведут новых сотрудников на ленч, а девушки не влюбляются в жалких тряпок, не имеющих вообще никаких подкупающих черт характера?
"Ну да, — сказал он самому себе. — Конечно, разумеется. Надо думать".
А потом вспомнил кое-что, до тех пор бродившее по задворкам сознания. "Не может же быть все так плохо, — сказал он самому себе. (И что с того, если он ухмыляется чуть самодовольно? Его ведь никто не видит.) — Ее же от меня не тошнит, иначе она не согласилась бы сегодня со мной куда-нибудь сходить... "
Пауза. Перемотать. Стереть ухмылку. "О черт!!!"
Ну по крайней мере это объясняло, почему она была так разобижена, когда они расстались у дверей конторы. Вопреки всей вероятности, она действительно сказала "да", когда он пригласил ее на свидание, дала ему шанс стать самым счастливым человеком на свете, у которого сбылись все мечты... За кулисами ждет хор ангелов, голубые небеса притаились у краешков обложных туч по всему западному полушарию, Беркли-сквер по колено в соловьях, репетирующих октавы и арпеджио... А он забыл. Такой глупой, тривиальной мелочи, как страх смерти, хватило, чтобы все вылетело у него из головы, и теперь он решительно и бесповоротно все испортил. Идиот! Дурья башка! Из всех чертовых глупостей...
Когда Пол вышел из автобуса, лил дождь, а пальто он оставил на Сент-Мэри-Экс. Он натянул на уши лацканы пиджака, как это делают в кино, но толку — никакого. В коридоре внизу было хоть глаз выколи: лампочка перегорела, и всем наплевать. Пол до нитки промок, от его костюма пахло дождем. Он отпер дверь своей квартирки, споткнувшись, переступил порог и пошарил в поисках выключателя.
Никакого выключателя. Или его вообще не было, или какой-то шутник его переставил. Но никто не вламывается в чужие квартиры, чтобы переставлять выключатели и розетки, во всяком случае в Кентиш-таун такого не происходит. Чувствуя себя глупо, он постоял в дверях, водя рукой по стене, но как будто никак не мог нащупать проклятущую клавишу. На мгновение он задумался, не попал ли по ошибке в чужую комнату, но это было невозможно, он точно помнил, как отпирал дверь, а ведь кольцо с ключами все еще у него в руках.
Однако же проклятущего выключателя нигде нет. Ничего не поделаешь. Он точно помнил, что на каминной полке, ровнехонько между банкой для двухпенсовых монеток и часов с бензоколонки, которые родители подарили ему на восемнадцатилетие, есть свечка. Иногда Пол зажигал ее для уюта, хотя обычно она секунд через двадцать-тридцать гасла. Рядом должен лежать коробок спичек для зажигания газа под плиткой. Пол направился в ту сторону, но вовремя вспомнил, что нужно сделать крюк вокруг меча в камне, и провел по стене рукой. Ну вот, конечно: каминная полка, свеча, спички, в точности там, где он их оставил. Чиркнув спичкой, он зажег свечу.
"Ох!" — подумал он.
Это была не его комната.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Нет, комната была исключительно приятная. Если вдуматься, большой шаг вперед: вместо газовой плитки в камине весело пылал огонь, пламя отражалось в начищенном до блеска латунном ведерке для угля. Изящные масляные лампы с хрустальными колпаками проливали более мягкий и успокаивающий свет, чем одинокая стоваттная лампочка. Мебель из полированного дерева с дорогой обивкой, а не какой-нибудь там синтетический хлам. Здесь было тепло, уютно и приятно, по-домашнему. Но двери тут не было.
А потому возникал вопрос: как предполагается сюда входить и (что еще более важно) выходить? Да, окно было, но когда Пол попытался поднять раму, она не двинулась с места, более того, стекло так заросло морозными узорами, что Пол ничего не увидел, а когда он взял гордо стоящий на каминной полке бронзовый бюст принца Альберта и изо всех сил швырнул в окно, железяка отскочила от стекла и едва не сломала ему руку.
"Господи милосердный!" — подумал он. Потом он принялся барабанить в стену там, где была дверь, и что есть мочи звать на помощь.
Дубасить по стене через некоторое время становится утомительно, особенно если ты от природы неловкий и мизинцем задеваешь за крюк для картины. И никто, конечно, не отозвался. Пол немного постоял, посасывая ушибленный палец потом сдвинул ковер — на случай, если под ним прячется люк. Не прятался. А кроме того, это же его комната. Он всего-то и сделал, что в нее вошел. Несколько минут назад тут была дверь, иначе как он сюда попал?
Теория. В какой комнате нет дверей? В той, из которой не полагается выбираться. Предположим, он сошел с ума, его заперли, и это его палата. Вполне возможно, его перепутали с кем-то еще в списке пациентов, приняв за больного, считающего себя Глэдстоуном или Шерлоком Холмсом, отсюда и обстановка — лишь бы не расстраивать больного. Но тогда у него была бы уйма рациональных объяснений. Не может же человек не знать, что он спятил: ну, головная боль какая-нибудь или голоса ангелов, которые требовали бы, чтобы он выгнал англичан из Аквитании. Пора преодолеть свой комплекс неполноценности, который всякий раз, когда ситуация оборачивалась не так, заставлял его считать, что это его вина или с ним что-то не так. Пол принял твердое решение: до тех пор пока не получит доказательство противного, будет исходить из предположения, что сам он совершенно нормален, а рехнулась вся остальная реальность.
Над этим Пат задумался. Может, он все-таки немного того?
"Нет, — яростно оборвал он самого себя, — больше я на это не клюну. Это неправильно. Именно этого они от меня и хотят".
А вот теперь он начинал самого себя пугать, поэтому усилием воли заморозил разум: напряженное спокойствие, дышать глубоко, "ом" и прочая чепуха. Не упирайся, осознай: случилось нечто, глубоко странное. А теперь будем последовательны.
Первое, что требуется определить: ему грозит непосредственная опасность? Как будто нет. Если бы он заснул в кресле, а из камина выпрыгнула случайная искра и подожгла ковер ну тогда дело скверно. Помимо этого, самой явной угрозой была смерть от голода. Пол поглядел туда, где прежде находилась его газовая плитка. Плитки не оказалось, вместо нее на буфете с мраморной доской стоял большой керамический горшок, а в горшке — свежий, ароматный деревенский каравай и масленка, в которой притаились с полфунта хорошего желтого масла; еще тут были горшочки с джемом, жестяная коробочка с чаем, глиняный горшочек с беконом и сосисками. Возле камина стояли чайник и решетка, а в высоком сине-белом фаянсовом кувшине имелась вода. Кстати о фаянсе, Пол как раз увидел голубой с белым ночной горшок под кроватью, что более или менее ответило на его следующий вопрос ("Ух!" — подумал он.). Поскольку сегодня Пол остался без ленча и был голоден, он отрезал горбушку от каравая хлебным ножом, обнаруженным в ящике буфета, намазал сверху немного масла и съел. По вкусу — настоящий хлеб и настоящее масло, но когда Пол снова глянул на хлеб, оказалось, что тот умудрился исцелиться: перед ним лежал нетронутый каравай и столь же нетронутый кусок масла. Поя повторил операцию — с аналогичным результатом. Дальнейшие педантичные эксперименты доказали: та же способность самовосстанавливаться присуща воде, чаю, небольшой крынке с молоком, сахарнице, бекону и сосискам. Что ж, о самых настоятельных нуждах эта реальность позаботилась, и нет причин, почему здесь нельзя жить бесконечно.
