– Оставь их в покое, – посоветовал секретарю Аэций. – Эти люди прикрывают границу, и не им решать нашу судьбу.
Гунны вступили с гостями в переговоры только на пятый день пути, когда ромеи добрались до небольшого, но хорошо укрепленного города. Город был венедский, как без труда определил Аэций, да и выехавший навстречу гостям человек говорил на языке именно этого племени.
– Княжич Родован, – назвал он себя и расплылся в широкой белозубой улыбке. – Каким ветром занесло вас, ромеи, на земли гепидов?
Родован был молод, светловолос и голубоглаз – типичный венед, кои в последнее время в немалом числе появлялись на землях империи. В седле рослого коня он сидел как влитой. Брони на нем не было, но у пояса висел прямой меч, мало чем отличавшийся от тех, которым пользовались ромеи. Наряд Родована состоял из штанов, заправленных в красные кожаные сапоги, и рубахи синего цвета. Кафтаном он пренебрег. Скорее всего из-за жары, но, возможно, счел гостей не теми важными птицами, которых следует встречать в парадном облачении.
– Мы послы императора Валентиниана, – назвал причину своего появления на чужих землях Аэций.
– Первый раз слышу о таком императоре, – нахмурился Родован.
– Речь идет о сыне императора Константина и Галлы Плацидии, – пояснил княжичу Аэций, не слишком надеясь, что тот его поймет. Однако о Константине Родован, видимо, слышал, а потому небрежно махнул рукой сопровождавшим его всадникам: – Это послы к кагану Ругиле, мы должны принять их с почестями.
Ромеев впустили в город, которым, судя по всему, управлял Родован. Во всяком случае, ни одно из более важных лиц в поле зрения послов так и не появилось. Княжич гепидов был настолько любезен, что пригласил гостей в свой терем, довольно обширный, но построенный не из камня, а из толстенных бревен. Из бревен было сложено и большинство других жилищ венедского города, хотя попадались и каменные постройки. Бонифация почему-то удивило, что у венедов есть бани. Конечно, не такие огромные, как в Риме и Константинополе, но все же достаточные, чтобы смыть с тела дорожную пыль.
– У кагана нет постоянной ставки, – пояснил гостям Родован, когда они чинно расселись за накрытым столом по его приглашению. – Он переезжает из города в город, а то и просто раскидывает шатер в чистом поле. Сказать вам, где он находится сейчас, я не могу, но обязательно направлю к нему гонца. Если он захочет вас видеть, то сообщит вам о своем желании.
– И когда это случится? – спросил нетерпеливый Бонифаций.
– Откуда же мне знать? – развел руками княжич. – Я не числюсь среди первых ближников Рутилы. Но, если вы не против, я могу свести вас с Аттилой, коего многие вожди прочат в наследники кагана.
– Сведи, – кивнул Аэций. – Любопытно взглянуть на человека, которого ждет великое будущее.
Ган Аттила появился в городе гепидов через три дня. Это был человек среднего роста, с черными прямыми волосами и неизменно прищуренными глазами. Первое, что бросилось в глаза Аэцию, это непропорционально широкие плечи гунна и длинные загребущие руки, достававшие едва ли не до колен. Красавцем комит этого тридцатилетнего человека не назвал бы, но от Аттилы исходило ощущение силы и уверенности в себе. Чувствовалось, что ган уже готов взвалить на себя бремя власти и выжидает только момента, когда можно будет выхватить из рук Ругилы каганскую булаву. Из трех ромеев, представленных ему, Аттила сразу же выделил Аэция и далее обращался только к нему, что страшно не понравилось Бонифацию, однако комит так и не решился выказать недовольство. Аттила отказался и от вина, и от медовой браги, которыми потчевал своих гостей Родован, но с охотой принял из рук жены княжича ковш с кисловатым напитком, который венеды называли квасом. Незаменимое средство от похмелья, как успели заметить ромеи.
– Твой дед Руфин был принят в круг русов Кия, твой отец Сар изменил готам и разбил аланов в далекой Каталонии, а что ты за птица, комит Аэций?
– Я римский патрикий и христианин.
– Христианину не пристала носить перстень богини Лады, – криво усмехнулся Аттила. – Или ты надел его, отправляясь к нам?
– Я надел этот перстень в восемнадцать лет, так же как и ты, ган, и с тех пор ни разу его не снимал.
– Это дает тебе право, Аэций, разговаривать на равных с ярманами и вождями и даже просить их о поддержке, но принимать решение будем мы.
– Я знаю, – кивнул комит.
– Так чего ты хочешь от нас, сын лады Умилы?
– Я хочу, чтобы каган Ругила взял под свое покровительство малолетнего сына покойного императора Константина и защитил его интересы.
– Сколько лет ребенку?
– Почти пять. В свое время персидский царь Исдегерд успешно защитил интересы малолетнего Феодосия, искавшего его покровительства. Почему бы кагану Ругиле не последовать примеру царя?
– А как же нынешний император Рима?
– Иоанн – самозванец, – поморщился Аэций. – Если власть станут передавать через постель, то в этом мире воцарится хаос.
Аттила засмеялся. Судя по всему, порочные наклонности божественного Гонория не были для него тайной. Тем не менее ответил он комиту далеко не сразу, видимо прикидывал в уме, какие выгоды можно извлечь из предстоящей сделки. Аэций боялся, что Аттила потребует от него одну из римских провинций в обмен на помощь, и уже приготовился к торгу, но наследник кагана, похоже, думал сейчас о другом.
– Сколько людей тебе нужно?
– Двадцать тысяч конных будет достаточно, – отозвался дрогнувшим голосом Аэций.
– Хорошо, если на то будет воля кагана, ты их получишь, – спокойно произнес Аттила.
– А плата? – не выдержал Бонифаций.
– Плату я возьму с сына лады Умилы, – усмехнулся гунн, – но это будет не завтра.
– Когда мы получим ответ кагана?
– Через три дня, – твердо сказал Аттила, поднимаясь с лавки. – До скорой встречи, ромеи.
Княжич Родован пошел провожать гостя, а комит Аэций залпом осушил кубок, наполненный местным вином.
– Кажется, ты, комит, заложил душу дьяволу, – сказал не то с испугом, не то с усмешкой высокородный Бонифаций.
– Не дьяволу, а гунну, – поправил его Маркиан. – Существенная разница. С успехом вас, комиты. И да поможет Бог императору Валентиниану.
Божественный Феодосий был несказанно удивлен поведением своей разумной сестры Пелагеи. Еще совсем недавно она настаивала на изгнании распутной Плацидии, а ныне вдруг стала укорять императора за невнимание к ней. Да что там наивный Феодосий, коли даже у прожженного интригана Евтапия едва глаза не вылезли на лоб после слов сиятельной Пелагеи. А требовала сестра императора ни много ни мало пятьдесят легионов для Галлы Плацидии и ее сына божественного Валентиниана.
– Но почему? – не удержался от недоуменного вопроса Феодосий.
– Мне было видение, – сказала Пелагея и зарозовела обычно бледным ликом.
