– Кто такой? – спросил Родован у Кладовоя.
– Рекс Ратмир, посланец князя свевов Яромира. Он приехал из Испании месяц тому назад. Гуляка, каких поискать.
– Но ведь свевы живут на Дунае?
– Говорят, их немало осталось и на Дону, впрочем, там их называют вятами, – усмехнулся княжич. – Но в данном случае речь идет о тех свевах, которые ушли на юг с Гусирексом еще во времена кагана Ругилы. А случилось это сорок лет тому назад.
– А зачем рекс Ратмир приехал в Паризий?
– Князь Яромир ищет союзников для войны с готами.
– У рекса много людей?
– Больше сотни, свевов и аланов, – охотно отозвался Кладовой.
Рекс Ратмир понравился Родовану синими хитрыми глазами и веселым нравом. Возрастом он приближался к тридцати годам, но если судить по ухваткам, то повидал он в жизни многое. Раз уж князь Яромир отправил этого молодца в дальние края со столь ответственным поручением, то наверняка был уверен в его пронырливости и умении ладить с людьми.
– А разве в Испании есть храм Лады? – кивнул Родован на перстень, украшающий указательный палец правой руки рекса.
– Где наша земля, там и наша Лада, – усмехнулся Ратмир. – А ты, князь, по слухам, родом с Дуная?
– Соседями были с вашими отцами и дедами, – охотно подтвердил гепид.
– Я родился в Испании, – вздохнул рекс. – В тот самый год, когда князь Верен разбил готов Валии. Ты, наверное, слышал об этой битве, князь.
– Слышал о Гусирексе, – усмехнулся гепид. – А что касается готов, то они были и остались верными псами Рима.
– Ты ведь служишь кагану Аттиле? – спросил Ратмир.
– А мне сказали, что ты ищешь союзников, рекс? Вряд ли ты найдешь их среди франков. Особенно сейчас, когда князь Кладовлад болен, а между вождями идет спор о его преемнике.
– Но ведь ты, князь, кажется, уже сделал выбор и за себя, и за кагана? – скосил глаза в сторону Кладовоя Ратмир.
– Это скорее каган Аттила сделал выбор и за себя, и за меня, – поправил молодого свева гепид.
– Не должен младший брат лезть поперед старшего, – нахмурился Ратмир. – Не по-людски это и не по божески.
– Волхвы мыслят по-иному, – пожал плечами Родован. – По их словам, Меровой – избранник богов.
– И чем славен в ваших землях тот Меровой? – криво усмехнулся Ратмир.
– Пока ничем.
– Значит, не ярман он, а простой смертный, – твердо сказал рекс. – О вожде не по словам должно судить, а по делам. Вот князь Яромир – ярман, и князь Верен – ярман. Они чужие земли под себя подмяли. А твой Меровой в Паризии родился, в Паризии и умрет. Звал я его в поход на готов, так он в ответ только рукой махнул. Вот тебе и избранник богов. А ведь князь Яромир именно на него рассчитывал. Слухи о близости Меровоя с богиней Ладой и до нас дошли. А твой Аттила – ярман?
– Ты же сам сказал – по делам судить надо. Император Византии уже объявил себя младшим братом кагана и отдал ему половину своей земли. Император Валентиниан согласился назвать Аттилу своим зятем и соправителем. Вот и суди. Если Яромиру нужен союзник против готов, то не к франкам тебе обращаться надо, а к гуннам.
– Даром помогать готовы? – ехидно спросил Ратмир.
– Нет, – холодно глянул на расторопного свева гепид. – Услуга за услугу.
– Уговорил, – скривил в ухмылке тонкие губы Ратмир. – Где и когда?
– Скоро, – обнадежил нетерпеливого рекса Родован.
– Я не могу ждать долго, – вздохнул Ратмир. – У меня деньги на исходе.
Глава 7 Каталунские поля
Весть о смерти князя Кладовлада не застала врасплох префекта Аэция. Верховный правитель франков болел давно, а гибель старшего сына, похоже, его окончательно подкосила. К сожалению, далеко не все франки сразу же признали власть его законного преемника. Во Фризии вспыхнул мятеж, во главе которого встали сыновья покойного Кладовоя, княжичи Ладислав и Сар. К чести нового князя франков, он очень быстро доказал, что волхвы не напрасно назвали его ярманом. Мятежники были разгромлены в первой же битве, частью сдались в плен, а частью бежали к Аттиле. Каган взял под свое покровительство беглых отпрысков Кладовоя и даже женил одного из своих многочисленных сыновей на дочери покойного княжича. Не приходилось сомневаться, что он вмешается в распрю франков, вопрос был в другом – когда это случится? Аттила уже обвинил в смерти Кладовоя его брата Меровоя и предостерег Рим от вмешательства в чужие дела. Впрочем, ни у Аэция, ни у Плацидии, ни даже у божественного Валентиниана не было никаких сомнений, что война с франками послужит Аттиле лишь предлогом для вторжения в Галлию. А потеря Галлии ставила империю на грань распада. Пока что каган не оставил надежд получить власть над Римом с помощью брака. И божественному Валентиниану ничего другого не оставалась, как потакать Аттиле в его намерениях. Впрочем, в Медиолане очень хорошо понимали, что долго водить кагана за нос не удастся. Рано или поздно придется сказать либо твердое «да», либо твердое «нет».
– Надо сделать все возможное, чтобы разорвать мирные отношения между Аттилой и Византией, – сказала Плацидия, строго глядя на префекта.
Императрица слабела день ото дня, и уже ни для кого не было секретом, что дни ее сочтены. Она была всего лишь на два года старше Пульхерии, но выглядела по сравнению с ней полной развалиной. Плацидии давно перевалило за шестьдесят, и болезнь настолько источила ее некогда пышное тело, что сейчас она больше была похожа на тень, чем на живое существо.
– Феодосий никогда не пойдет на разрыв с Аттилой, – покачала головой Пульхерия. – Для этого он слишком слаб, а константинопольские патрикии напуганы неудачной войной.
– Тем хуже для Феодосия, – поджала тонкие губы Плацидия и откинулась на подушки.
Императрица то ли заснула, то ли впала в забытье. Префекту и Пульхерии ничего другого не оставалось, как покинуть ее спальню. Слово было сказано, приговор произнесен, оставалось только найти человека, способного привести его в исполнение.
– Князь вандалов Верен обеспокоен усилением гуннов, – скосила Пульхерия глаза на призадумавшегося Аэция.
По мнению префекта, Гусирексу было от чего беспокоиться. Если Аттила утвердится в Риме, то господству вандалов в Африке очень скоро придет конец. Каган не потерпит соперников. А превосходство гуннов в численности не оставляет князю Верену шансов в противостоянии с ними.
– Сколько Гусирексу лет? – замер вдруг Аэций на нижней ступеньки лестницы.
– По моим прикидкам, без малого девяносто, – спокойно ответила Пульхерия.
– Вот уж действительно – ярман, – усмехнулся префект и окинул взглядом спутницу.
Пульхерии было за шестьдесят, но выглядела она лет на сорок пять от силы. По слухам, матрона до сих пор содержала целый штат любовников, отдавая предпочтение зеленым юнцам. До чего же щедры, однако, венедские боги к своим жрецам и жрицам. Впрочем, префекту Аэцию тоже грех жаловаться на здоровье, для своих пятидесяти четырех лет он выглядит вполне пристойно.
