— Эво: самого Берубоя споймали! — выдохнул Травень, гордо улыбаясь и прислоняя тело к колесу телеги. Втайне наслаждаясь абсурдом ситуации (имя Берубоя я слышал впервые), я властно приподнял брови. Потом (не менее властно) опустил веки и приказал немедленно развязать свежепойманного гражданина Берубойского, усадить, если это еще возможно, на стул и предложить чаю.
— Видите ли, гражданин Берубоев, — обратился я к подозреваемому, в глубине души недоумевая, что мне от него нужно. — Вы должны понимать, что попали в серьезную организацию. У нас крайне много дел, потому что ползает еще по нашей многострадальной земле недобитая контрреволюционная гадина. И мы, сотрудники органов, в своей нелегкой работе рассчитываем, гражданин Берубоев, на вашу деятельную помощь. Чем скорее вы признаетесь в содеянном, назовете соучастников и организаторов известных вам противозаконных действий, тем скорее окажетесь снова в кругу семьи.
Направив мощный луч настольной лампы в лицо подозреваемого, я прищурился и заставил себя вглядеться в эти запыленные и поцарапанные, черты. Арестованный сидел, прислонившись к колесу, и медленно растирал свои конечности в тех местах, где они давеча соприкасались с веревками. Глаза его были серьезными — нет, это не панк. И отнюдь не хиппи. Скорее всего, такой же вольный испанский летчик, как и я сам: узкое наглое лицо мальчика-мажора. Волосы собраны сзади в понитэйл
[47]
: наверное, фанат «БГ». В левом ухе серьга… Среднего роста и легок телом — тонкие руки биоробота в оплетке вздувшихся жил, жесткие пальцы с аккуратными ногтями. Известный сорт молодых негодяев: в детстве они катаются верхом, играют в поло и в жаркий майский полдень проезжают мимо тебя в черном джипе с открытым верхом и кучей загорелых девушек в белых теннисных юбочках.
— Гляни-ка, патрон, что я при нем сыскал. — Отирая со лба влагу, Гай приблизился и протянул крохотный лоскуток бересты. Я аккуратно принял документ двумя пальцами и подумал, что местной азбуке придется все-таки научиться.
— Как я его узрел, враз помнилось: Берубойка, сукин кот, с тайным поспешным посланием течет во град, — продолжал мой подчиненный немного возбужденно. — Ну, перехватить его — а бегает, поганец, что твой мерин: без Травка и не споймался бы!
Я встал и, покусывая мундштук, прошелся к окну. Снаружи молодое солнце республики согревало северный город, но я знал, что гадина ползает, и заговоры в силе, и Юденич идет на Петроград. В этих условиях партия требовала от сотрудника органов нордической ненависти к врагам и евразийской беспощадности. Подойдя к Берубоеву, я неловко пнул его босой подошвой в плечо.
— Колись, контра, где спрятал валюту?
— Не накормил, не напоил, баньки не истопил, а с вопросами подступаешься, — внезапно сказал Берубойцев и тут же улыбнулся — мгновенно и нагло: — Слышь, Мстиславко, не за свой ухват взялся — не обожгись… Отпусти меня, добро тебе советую!
— Ща я те устрою баньку, — заверил я и мрачно добавил: — Кровавую. Я те вспомню и Чапаева, и Баумана, и бакинских комиссаров. Прохладно не покажется.
Травень, почувствовав, что нужна его помощь, усилием воли сделал злобное лицо и ткнул арестованного кончиком кнута.
— Гни-ида… — протянул он подземным голосом и тут же вопросительно глянул на меня, ожидая оценки начальства. Я поощрительно кивнул и поспешно перевел взгляд на портрет Ильича, висевший на белой стене кабинета. Вождь требовательно смотрел на меня, словно приговаривая: «Гляди в оба, товарищ! Добивай гадину!»
— Короче, гражданин Берубойский! — начал я твердым голосом. — Или ты мне сейчас говоришь, где у вас тут штаб дивизии, или я тебе быстро и профессионально отрываю задницу.
Мажор нахмурился.
— Эге, какой стрелый! Не садил, не поливал, не окучивал — а рвать приспел! — не спеша произнес он. Всего-то секунду я смотрел в сторону, обдумывая, как отреагировать на услышанную дерзость, — а Берубой уже вскочил на ноги! И тут же рядом со мной, — серый взгляд блеснул недобро, а пальцы цепко легли мне на запястье:
— Отпущай меня, Мстиславе, подобру-поздорову! А не то наместнику Катоме про твою нападку скажу!
Я напрягся, соображая, каким коленом действовать, — но тут металлическое выражение Берубоева лица резко потеплело. Слегка, словно играючи, запрокинув голову и прогибаясь в спине, противник повалился на газон. Позади него стоял Травень (обратите также внимание на дубину в его руке).
— Напрасно ты его убил, — сказал я, вглядываясь в остывающее тело Берубойского. — Теперь экологическое равновесие нарушится.
— Ага, его убьешь! — скептически скривился Травень. — Погодь, еще очнется.
Я нагнулся над телом. Наметанный глаз чекиста различил на указательном пальце берубоевской конечности небольшой золотистый взблеск — симпатичное колечко, подумал я, разглядывая перстень в ладони. На нем было что-то вроде печатки — не то крылатая собака, не то улыбающийся Бэтман.
— М-да, — рассеянно обратился я к подчиненным, — устал, видать, паренек: набегался за день. Спортом, конечно, не занимается — вот организм и ослабел вконец.
— Ох и верно! — опять возник старичок Порхей. — Нонче молодь больно мелковата родится. Един-то разок палицею по крепи, а уж оземь. В наши-то годы хошть наковальней лупи по темени, а с ног не свалишь.
Мысленно сожалея, что под рукой нет наковальни, я с трудом оторвал наметанный глаз от лысого темени Порхея.
— Хоша, впрочем, на Берубойку внапраслину пенять, — тут же поправился старик, покачивая головой. — По слухам, он парубок крепкий: чудом вы его споймали! Говорят, недавним делом одиночкою от мохлютского разбоя отбился на Вервятиной дороге, за озером. Народ брешет, буди Берубойка — богатырь…
— Да брехать-то не топором махать, любой умеет, — оборвал его Гай. — Сыскали себе богатыря: давеча в лесу я твоего Берубойку с первого щипка на лежку отправил. Нонче воров-то — как в печке дров, а богатырь придет и огонь разведет…
Я прервал размышления Гая, протянув ему конфискованную у Берубойцева грамотку.
— Зачитай-ка содержание перехваченного документа. Причем вслух, — добавилось на всякий случай.
Дружинник взялся за бересту всеми десятью пальцами и старательно зачел:
Болярину Катоме Дубовыя Шапка купца Алыберскаго саула слово.
Аз купец алыберский Саул Сутра прошел тремя лодьями Жиробрег-Град ныне входяй в воды твоея реки прозванием Керженец. Везу товар заморский знаемый. В три дни буду у тебя во Властов-Граде торговлею. Пропуска прошу и милости Саул Леванидов сын Алыберски купец. Ведая про разбои многие на реках, прошу бы мне встречу охранную выслать, помня драгоценные мои товары.
Писано в Жиробрег-Граде толмачем Ноздрятою.
Вестовому человеку плачено в полдороги три кун.
Оглашение депеши произвело в толпе соратников волну оживления: Травень стал зачем-то потирать крестьянские ладони, а Гай выразительно побагровел.
