Мало что может остановить змеисто-чешуйчатый клин византийской конницы. Этот человек смог. Когда гремучие дюжины Александроса Оле, утопая в аритмичном грохоте брони и копыт, в желтых ядерных грибах вспыленной земли, вдруг судорожно замедлила ход, этот человек даже не обернул бледного долгоносого лица. Не скосил светло-дымчатых глаз, чтобы удостовериться, что черная, как молодой локомотив, броненосная кобыла переднего катафракта все-таки остановилась в нескольких шагах и, пожалуй, не раздавит его тяжелыми коваными копытами.
Он сидел на березовом стволе, переваленном поперек лесной дороги. Опираясь о глинистый срез колеи маленькой ножкой в модном дорогом сапоге, он мерно раскачивался на своем бревнышке, демонстрируя двадцати четырем вооруженным всадникам свой профиль. Далеко отставив от глаз, держал в руках скрученный кусок бересты. И вглядывался в него, с интересом разбирая резы славянского письма.
Как только замерла колонна князя Лисея, сразу стало почти тихо. Только лошадь всхрапнула. Да пыль с легким звоном опадает сверху на железные щиты. И вот — не было никакой команды, но уже слышно, как один за другим вылезают из ножен длинные кавалерийские клинки… Двадцать четыре ровных ребристых лезвия выдвигаются из-под щитов, поверх лошадиных голов — выше к солнцу. Двадцать четыре раза раздается один и тот же скрежещущий взвизг стали — и негромко спрашивает Александрос Оле, полуоборачиваясь в седле к князю Лисею:
— Высокий князь… Если позволишь, я выясню, какого цвета печень у этого наглеца.
Князь легко тронул узду, и сбоку, по травке, задевая кусты, выдвинул коня вперед — еще два шага, и кобыла грудью нависла над телом незнакомца в темном дорожном костюме. Молча склонился Лисей набок, заглядывая через плечо наглеца в небольшой берестяной скруток.
— Коль же занятно должно быть твое чтиво, браче! — усмехнулся Геурон. — Уж и смерть твоя близко, а все никак не оторвешься!
— А ты не пророчь мне смерти, добрый путник! — Бледные губы наглеца вдруг улыбнулись. Легко и как-то незаметно человек вскочил со своего бревнышка и изящно поклонился князю — совсем по-европейски!
…Я внимательнее вгляделся в его наряд. Нет, на европейца все-таки не похож: широкий белый пояс на бедрах однозначно свидетельствует, что передо мной представитель доброго племени стожаричей. Костюм наглеца состоял из свободной темной рубахи с длинным воротником до самого подбородка и такого же цвета штанов — ткань дорогая, но кое-где видны неожиданные рваные прорехи. Более того — я улыбнулся — на спине незнакомца явственно отпечатался след чьей-то босой ноги.
— Полюбопытствуй и ты, добрый путник! — Темный человечек быстро протянул мне клочок бересты. — Твоя правда, зело занятное чтиво!
Последние слова заглохли в железном скрежете — реагируя на движение чужеродной руки в моем направлении, сбоку рванулся броненосный жеребец Александроса Оле — шарахнулась сверху вниз стальная зазубренная молния, и наглец едва успел отдернуть руку. Вовремя отдернул.
— Ох! Уж сразу мечом махают! — искренне обиделся незнакомец. Он быстро обернулся в сторону Алескандроса Оле — колко блеснула серьга в ухе, — я заметил, что серые глаза нехорошо сузились. — Здравствуй и ты, добрый воин. Я гляжу, ты чужеземец… Законов наших не ведаешь… На безоружного клинком занесся! Нехорошо это.
Я перехватил темный от ярости взгляд Оле, мерцавший в узкой щели шлема, и благодарно опустил веки. Перевел глаза на незнакомца — и увидел, что тот снова спокойно улыбается.
— Ты, никак, и будешь новый князь Вышградский? — Улыбка расширилась почти до ушей, обнажая ровные мелкие зубы с выраженными клыками.
— Почто тебе мое имя? Хочешь знать, чья рука снесет твою лихую голову? — Из соображений педагогики приходилось немного гневаться. — Ведай же, что пред тобою князь Лисей грецкий, повелитель славного града Вышграда.
— А меня зовут Берубой. — Темный человек снова поклонился и, спрятав улыбку в уголки глаз, добавил: — Я сам никакой не князь, а человечишка простой буду. Пословный я человек. Весточки развожу.
«Почтальон, значит», подумал я и коротким движением длани вырвал у него бересту. Развернул в пальцах — и обиделся: разумеется, я не мог разобрать ни слова. Это даже не глаголица. Снова мазки осциллографа.
— Прочитай-ка мне. — Я вернул темному почтальону записку. Берубой торжествующе покосился на неподвижного десятника Оле и снова присел на березовый ствол, вглядываясь в надпись. Очевидно, сидя ему ловчей читалось.
Болярину Катоме Дубовыя Шапка купца Алыберскаго саула слово. Аз купец алыберский Саул Сутра прошел тремя лодьями Жиробрег-Град ныне входяй в воды твоея реки прозванием Керженец. Везу товар заморский знаемый. В три дни буду у тебя во Властов-Граде торговлею. Пропуска прошу и милости Саул Леванидов сын Алыберски купец. Ведая про разбои многие на реках, прошу бы мне встречу охранную выслать, помня драгоценные мои товары.
Писано в Жиробрег-Граде толмачем Ноздрятою.
Вестовому человеку плачено в полдороги три кун.
Я покачал головой. Неужели ради этого стоило, рискуя жизнью, останавливать на полном скаку две дюжины тяжело-вооруженнык всадников? Ощутив мое разочарование, Берубой вскочил — серый взгляд блеснул совсем тревожно:
— Ты уж прости, княже Лисей, что я путь-дорожку тебе березовой лесиной перегородил. — Он сокрушенно тряхнул головой, и тугой хвост светлых волос мотанулся на затылке. — Однако дело поспешное. Поезд-то купецкий уже разбитчики бьют! Рогволод-княжич со братвой своей! Своими глазами видел! Здесь недалече совсем… Уж и лодьи алыберские подожгли, злотворцы! Разбой на твоих реках, княже!
Скучно, подумалось мне. Плывет себе восточный купец на Русь с товаром. Ну, напали на него местные разбойники. Алыбер — значит, грубо говоря, грузин. С Кавказа то есть. Православный, кстати говоря…
Стоп. Православный. Здесь, в десятом веке некрещеной Руси — живой православный человек! И на него напал какой-то гнусный языческий разбойник! Медлить нельзя: наших бьют. Решение было принято мгновенно.
— Укажешь ли путь к реке? — Я посмотрел в стальные глаза Берубоя. — Воля мне покарать разбитчиков и купцу помочь. Однако пути не ведаю, а потому зову тебя в проводники. Но гляди — коли обманешь, до утра тебе не дожить…
Вместо ответа Берубой не торопясь обернулся к лесу, приложил ладонь ко рту и приглушенно просвистел трижды. Из трескучего волнения лещины на дорогу выбрался огромный желтый жеребец без седла — даже среди греческих лошадей он казался гигантом. Черная кобылка переднего катафракта потупилась.
— Ово есть мой комонек добрый, послушливый. — Берубой потрепал животное по загривку. — Пора в путь, княже Лисей, — инако не застанем в живых купца-то!
Конечно, это может быть ловушкой… сейчас он заведет нас сусанинскими тропами в чащу леса… Очень может быть. А главное, цель ясна: задержать мой карательный отряд на пути к Тверятиной заимке. Чтобы узолы и стожаричи благополучно успели встретиться в чистом поле и взаимно сократить популяции.
