…Разбойничьи струги появились минут через пятнадцать. Гребцы, которых Данька заставил прыгать за борта и вручную выталкивать плоскодонный кораблик с отмели на глубину, стояли по пояс в воде и опасливо вглядывались вдаль — туда, где из-за острова выплывали черные подвижные точки, едва заметные среди ртутного мигания солнечных отблесков. Данила, глядя из-под руки, насчитал шесть гребных челнов и — чуть позади — старый одномачтовый ушкуй под залатанным парусом. От бликующей ряби болели глаза и хотелось плакать. Ошибка! Доверился быстроглазому кормчему… Что теперь делать?
— Воля твоя, хозяин… ничего не поправишь! — вздохнул бородатый наемник. Зацепив зубами, стащил рукавицы с ладоней, демонстративно бросил подлавку. — Супротив Стырькиной ватаги мы не пойдем… Лучше покориться. Иначе порежут всех!
Данька отвернулся. В каждом челноке по пять разбойников, на ушкуе еще двадцать. Итого — полета загорелых и оголодавших негодяев, вооруженных тесаками да топориками. Они захватят коч за несколько минут. Нет никаких шансов.
«Хлестаный идет! Бежим, братцы! — донеслось снизу: это гребцы, оцепеневшие было от страха, пришли в себя. — Утечем! В кущах укроемся!» Судорожно загребая руками, взмучивая коленями тугую воду, кинулись по широкой отмели прочь, к лесистому острову — прятаться. Данька посмотрел вослед — россыпь белых рубашек, размахивая рукавами, поднимая по мелководью тучи брызг, стремительно удалялась.
И все-таки победа будет за мной, нахмурился Данила.
— Рута! Бустя! Ступайте на нижний чердак под навес — и не высовывайтесь, — скомандовал он, нервно тиская вороненый перстень на пальце. Бегло глянул на мрачную железную птицу, недвижно сидевшую вверху, на рее. Обернулся к насупленным медведям: — Дядька Спиридон! Вы с Потапом садитесь в углу на корме и накройтесь холстиной. Без моего приказа носы наружу не показывать и никого не жрать. Ясно?!
Бойцовые медведи обнажили клыки в звездной улыбке и послушливо закивали мохнатыми мордами.
— Нельзя нам драться, хозяин! — снова заныл наемный охранник. — Разбитчиков много, а мы — жалкая горстка…
— Заткнись, — сухо сказал Данила.
Наемник побледнел, невнятно пробормотал что-то в рыжеватую бороду. Данька походя ударил его железным плечом, прошагал мимо по свежерубленой лубочной палубе — вцепился кольчужными пальцами в борт и невесело посмотрел на воду. Разбойничьи челны приближались, вертко юля против течения. Вскоре Данила разглядел бандитские рожи на переднем струге: сухой, черномазый цыганище с ободранной бородкой, белозубо улыбаясь, весело помахивал Даньке топориком, зажатым в мускулистой конечности.
— Эй, на коче! — заорал белозубый, задорно гримасничая, — Помочь нужна?
Полуголые разбойники загикали, загоготали. Свист, блеск кривых лезвий… Кто-то пустил в лодейный борт шальную стелу. На соседнем челне бритый ярыга бросил корявое весло и вскочил на ноги:
— Ох-хо! А вот и мы, сарынь голодраная! Никак, соскучились без нас, о-хохо!
— Соскучились чрезвычайно. Особенно по тебе, сволочь бритая, — пробормотал Данила. И прищурился: если врезать железным вороном по ближайшей лодке… может быть, это произведет должное впечатление на остальных разбойников?
Бандиты меж тем подгребали ближе, не переставая угрожающе пошучивать:
— Поклон вам от Хлестаного, добряки-человеки!
— Здорово, купец! А вот мой кистень молодецкий!
— Стыря велел вас стречать, добрым словом привечать, о-хохо!
— Эй, купчина коганый! Тамгу платить будешь али нам лучше коч твой подпалить? — задиристо крикнул бритый, воинственно заправляя за ухо длиннющий измусоленный ус. Челнок приблизился почти вплотную, и Данька поморщился: у бритого ярыжки вырваны ноздри! А на лбу — не то родимое пятно, не то черно-синее клеймо воровское… Жутковатая публика.
— Мужики! — заорал Данила по возможности веселым голосом. — Я деньги отдам! Забирайте все, только корабль не троньте! Не надо поджигать!
Коч нужен, чтобы доплыть до Калина. А денег не жалко.
Разбойничьи струги приблизились, охватили обездвиженный корабль неровным полукольцом — а чуть вдали, на безопасном расстоянии от песчаной отмели, замер, обсушивая весла, воровской ушкуй. Данька разглядел на его борту полуголых лучников с пучками тонких стрел в зубах. За спиной у лучников суетились ярыжки с зажженными факелами.
Вот это действительно опасно, огорчился Данька. Против горящих стрел у меня нет противодействия…
— Эй, на коче! Бросай оружие в челн! — уже без улыбки скомандовал белозубый цыганище, тряхнув смоляными кудрями. Сильным взмахом весла он подогнал лодочку к самому борту Данькиного корабля. — Кидайте сюды свои железы! Да поживее!
Не раздумывая, Данила вытащил из потайных ножен на спине воровской меч. Перехватил пальцами за лезвие и, помедлив секунду, не без сожаления бросил вниз, в разбойничий челн. Падая, любимый меч оскорбленно полыхнул на солнце лезвием и ударил золоченой рукоятью в днище струга. Вслед за мечом посыпались, часто грохоча, топоры и деревянные щиты бородатых наемников. Последним приземлился чудовищный Данькин кистень с шипастой гирей на цепочке.
— Ух ты… ладно! — уважительно заметил белозубый, покосившись на боевой цеп. — Теперя доспешки сымайте. Кольчужные рубахи нам тоже потребны.
Данька молча развязал широкий кушак, ослабил медные зацепы на вороте — стащил темную кольчугу через голову. Загнул подол в тяжелый сверток и осторожно уронил за борт.
— Мне, мне! — крикнул пузатый бандит с огромным шрамом на лысеющем темени: поспешно кинул весло и попытался подхватить добычу. Данька улыбнулся: лодка качнулась и едва не черпнула воды! Налетчики раздраженно зашумели — начали выскакивать из стругов, барахтаясь на мелководье и стремясь поскорее добраться до струга с трофеями.
— Нишкни! — яростно прошипел цыган, замахиваясь топориком. — Нехай батька Хлестаный самолично разрешит, кому чья доля сужена!
— Верно! Пущай Хлестаный добычу делит! — подхватили ярыжки на дальних челнах.
— Хлестаный подгребает! — вдруг закричал кто-то. Данька быстро глянул вдаль: точно. От дальнего ушкуя отделилась расписная лодочка — быстро полетела на тонких веслицах, стремительно приближаясь. На носу ярко пылало малиновое пятно: высокий человечек в рутвяно-красной рубашке стоял, величаво подбоченясь и помахивая обнаженным клинком экзотического и явно трофейного сорочинского кинжала. Длинный светлый оселедец трепался на ветру, как стяжок-яловец на шлеме витязя.
Данила пригляделся и вздохнул: да, это был беглый кормчий Чика. Знать бы заранее… В Жиробреге он слышал, что за голову Хлестаного властовский посадник Катома обещает сотню серебряных гривен!
— Па-берегись! — гаркнул вислоусый каторжник с оборванными ноздрями и, размахнувшись, закинул на борт ржавую крюкастую кошку на веревке. Данька отшатнулся: еще одна кошка просвистела совсем рядом, упала на дощатую палубу и быстро поползла, корябая крючьями липовые доски. Наконец добралась до борта — намертво вцепилась и задрожала от напряжения: веревка натянулась… Веселые парни один за другим полезли на Данькин коч.
