Это в плюсе.
В минусе было то, что и так неполный гвардейский батальон уже потерял убитыми и ранеными больше трети личного состава и почти все тяжелое вооружение. Даже если противник не сумеет отремонтировать «панцер» или найти новый, майор мог выставить сотню боеспособных солдат, несколько пулеметов, из них только четыре тяжелых станковых, один миномет с четырьмя минами и чудом уцелевший броневик с двадцатимиллиметровкой. Еще оставался разведвзвод, по-прежнему таившийся на вражеском берегу, но Зимников понимал, что даже при удаче разведчики не смогут переломить схватку.
Батальон отчаянно нуждался в подкреплениях, артиллерии и взрывчатке. Связи с остальной армией не было — на условленной волне прочно обосновались какие-то тыловые службы. Посланные вестовые не возвращались. Подойдут ли французы, что у них будет — оставалось покрыто мраком неизвестности.
Зимников присел на поваленный ствол у землянки Поволоцкого, снял шлем, собираясь с мыслями. Ночной воздух приятно захолодил разгоряченный лоб. Что-то негромко бурчал хирург, угрюмо отвечал санитар. Звякнули инструменты.
— Запиши в карточку — осколочное ранение нижней трети бедра, перелом, артериальное кровотечение. Наложена шина Дитерихса, жгут… — Хирург сказал что-то неразборчивой скороговоркой, скорее всего указал время наложения жгута. — Морфий. Пометь йодом на лбу — «М». Триста кубиков плазмы, срочная эвакуация. Следующий.
Тяжелый, мучительный стон донесся из землянки. Зимников невольно поежился и неожиданно подумал, как легко, как просто было бы взять и сняться с позиции под покровом темноты… Батальон сделал все, что было в человеческих силах, кто может — пусть сделает больше.
Визгливый шорох полоснул по небу, взорвался ярчайшей вспышкой. Зимников автоматически бросился на землю, перекатываясь под защиту ствола, одновременно нахлобучивая каску. Слепящий белый свет осветительной ракеты залил многострадальный мост, разделив все пространство вокруг на черное и белое, свет и тень — без полутонов и переходов. В мертвящем белом свете обозначились угловатые очертания сожженного «Кацхена» по эту сторону моста и подбитого аэролетчиком «Чарли» на противоположной.
Новая атака? Нет, просто «светляка» повесили…
«Козлы, — подумал майор и зло сплюнул. — Не на тех напали, твари».
Петр Захарович глубже натянул шлем и пошел готовить остатки батальона к новому бою. Атака могла начаться в любой момент, и нужно было очень многое сделать, а людей оставалось наоборот — очень мало.
Его батальон честно и достойно служил имперскому стягу с косым красно-золотым крестом, но, видно, их срок вышел.
Что ж, так тому и быть.
Глава 5
ВТОРОЙ ДЕНЬ
11 октября
Таланов словно раздвоился. Наполовину он остался капитаном второй роты гвардейского аэродесантного батальона, и эта часть его сознания мыслила сухо, логично, рассудительно. Капитан понимал, что каждая минута ночного времени в их положении драгоценна, и старался использовать ее по максимуму. Он успевал получить указания у Зимникова, лично проверить состояние каждого бойца, указать, какие импровизированные дзоты следует восстановить, а какие оставить, где следует выкопать новые стрелковые ячейки, а какие превратить в «обманки» для отвлечения противника.
Но вторая половина Виктора Таланова словно вернулась в детство и истово жаждала наступления утра, так, словно лучи солнца могли развеять морок, обратить вражескую технику в тыквы, а солдат — в крыс. Поделать с этим иррациональным, абсолютно детским желанием, идущим из глубины души, Виктор ничего не мог, поэтому угрюмо и методично забивал его утомительной работой. Он не спал уже почти двое суток и с определенного момента потерял связную нить событий. Капитан словно включался в определенные моменты и обнаруживал, что он одобряет маскировку бруствера, а затем требует сделать другой пониже. Потом он снова обсуждал с Зимниковым диспозицию последнего батальонного миномета. На мгновение Таланов прикрыл глаза, давая отдых горящим огнем глазным яблокам, и вот он уже выверяет по карте наиболее безопасный маршрут, который, возможно, выведет крошечный конвой с ранеными к ближайшему распределительному пункту какого-нибудь госпиталя.
Поволоцкий выбрался из своей землянки, зло встряхнул руками, закостеневшими от непрерывного многочасового военно-медицинского марафона.
Отдельный гвардейский батальон изначально создавался как самостоятельная боевая единица, способная долгое время действовать в отрыве от основных сил, поэтому его медицинское обеспечение соответствовало полковому, а в чем-то было даже посильнее. На две с половиной сотни бойцов приходилось два врача, шесть фельдшеров, десять санитаров и три вездехода-полуторатонки с оборудованием, позволяющим делать на месте даже вполне сложные операции.
Но коллега медика погиб во время налета вражеских бомбардировщиков на станцию, а половина прочего персонала сложила головы в минувшем бою. Один вездеход разнесло по винтикам прямым попаданием. К счастью, с него успели перегрузить плазму и кровезаменители, но сгорела значительная часть перевязочных материалов, которых и так всегда не хватает, теперь же — в особенности.
В общем, все было как обычно — страшно, грязно, мучительно и привычно. С некоторых пор Поволоцкий, никогда доселе не увлекавшийся художественной литературой, стал поклонником писателя-фантаста Ивана Терентьева. «Страшная трилогия» немало места уделяла становлению тамошней военно-полевой медицины, и когда становилось особо тяжело, медик вспоминал наиболее жуткие эпизоды из нее. Конечно, все это было лишь игрой воображения, плодом богатой писательской фантазии, но на фоне мочи как антисептика и червей как средства некрэтомии
[28]
нехватка бинтов казалась не такой катастрофичной.
Все тяжелораненые прошли первичную обработку, последнего фельдшеры тащили на складных носилках в тыл, бедняга был обколот морфием, но в сознании и тихо, сквозь зубы непрерывно ругался.
Мимо странной, лунатичной походкой прошел капитан Таланов. В свете запускаемых противником «светляков» выделялся бледный, как у покойника, овал лица, а на нем — черные провалы глазниц. Офицер что-то бормотал под нос, похоже — объясняя самому себе, как сделать из двух неисправных пулеметов один действующий. Поволоцкий проводил его взглядом, раздумывая — не «зарядить» ли капитана «таблетками бодрости» из неприкосновенного запаса, который в шутку называл «сундучком злого доктора Ойподоха», но передумал. Несколько часов бодрости, но к утру офицер сломается окончательно. До рассвета как-нибудь дотянет, а там можно будет и отсыпать бодрящего.
Откуда-то справа донесся злой приглушенный голос майора — комбат распекал нерадивого бойца за плохо смазанную винтовку и слишком ровно натянутую маскировочную сеть, выдающую его позицию.
«Глаз-алмаз, даже в темноте все видит, — отстранение подумал медик. — Хороший командир. Может быть, и поживем подольше…».
