Теперь вздохнул Шварцман, с тяжелой безнадежностью.
— У меня их действительно нет, — сказал он, теперь уже не с агрессивным неприятием, а словно обрисовывая оперативную обстановку равному. — У нас катастрофа.
Басалаев всем видом изобразил немой вопрос.
— Противник свернул наступление на востоке, против Шульгина, сейчас он перебрасывает все резервы к нам, сюда, — пояснил генерал. — Нюрнберг пал.
— О, черт возьми… — не выдержал Борис.
— Да, именно так. Это высвободит ему еще какие-то силы. И главное, наступление на Саарлуи оказалось обманкой, это отвлекающий удар, главный они нанесли сегодня утром, почти что по краешку Бенилюкса. Фронт еще держится, но как только подойдут вражеские резервы — он неизбежно рухнет. День, может быть, два. Три — уже чудо, я в чудеса не верю. Вчера мы с Туле вводили войска в бой полками и батальонами, сегодня исход схваток решают уже отдельные роты. У меня есть тыловики, есть раненые в госпиталях… Что-то у Кнорпеля, но он бьется почти в окружении…
— Черт, черт, черт!!! — почти в отчаянии повторил Басалаев. — Вдоль границы! Это значит, что Барнумбург теперь точно попадет в самое пекло. Если уже не попал… Не помогут ни раненые, ни тыловики, нужны бойцы, нужны головорезы, с которыми я смогу пройти через Барнумбург и обратно, пока там еще не началась гекатомба. Ждать нельзя.
— Ладно, — ответил Шварцман, припечатав ладонью крашеную столешницу, разрисованную веселыми цветочками. — Подождите минут десять, что-нибудь придумаем. Вроде какие-то русские десантники успели вырваться из боя, и их должны были перебросить как раз туда, куда нужно… Самое то — гвардия, опытные, в бою поучаствовали. Сейчас узнаем, что с ними и где. Да, кстати… Что он, попаданец этот, там забыл, в Барнуме?
— Не знаем, — честно ответил Басалаев. — Найду — спрошу.
Глава 6
НИСХОЖДЕНИЕ В АД
12 октября
Таланов вновь потер виски, сдерживая стон и рвотные позывы. Он немного отошел от контузии — помог «сундучок злого доктора», — но тяжелая, давящая боль прочно обосновалась под сводом черепа, методично выдавливая глаза, заливая голову свинцом. Больше всего капитан хотел лечь прямо здесь, под партой, и провалиться в беспамятство, хотя бы для того, чтобы на какое-то время не чувствовать боли и дурноты.
Петр Захарович был очень плох, бледный как смерть, с пепельно-серыми губами. Весь лоб представлял собой сплошную гематому, обе руки чуть выше запястий заканчивались забинтованными «варежками». Подобравшийся слишком близко вражеский солдат бросил гранату, майор успел застрелить его и рефлекторно закрылся руками накрест, склонив голову. Большая часть осколков его миновала, но несколько мелких пришлись в шлем и по рукам. Майор остался в сознании, но к дальнейшему командованию был непригоден. Новым командиром стал следующий по старшинству офицер — капитан Таланов.
Бой стоил батальону очень дорого, в строю осталось не более четырех десятков бойцов, мост защитили, но уничтожить не смогли. На левом фланге противник уже переправился, и выбить его не было никакой возможности. Из разведчиков и посланного им в поддержку отряда вернулся только Армен Горцишвили — с головой, замотанной окровавленной тряпкой, в изорванном обмундировании, с трофейной винтовкой, той, что с магазином сбоку. Он коротко доложил, что больше никого не будет, вражеская переправа задержана, но не более чем на час-два.
Положа руку на сердце, Таланов признавался себе, что до сих пор батальону сказочно везло. В кульминационный момент боя их спасли французские пушки, а затем противник позволил им отступить. То ли супостат считал приоритетной организацию переправы, то ли опасался новых сюрпризов, но маленький, отягощенный ранеными обоз отошел в тыл без помех. Несколько раз, оглашая окрестности воем двигателей, прямо над ними проносились «визгуны», дважды поодаль пролетали британские гиропланы, и каждый раз новый комбат думал, что на этот раз — все. Но у авиации противника, вероятно, хватало иных забот.
Раненых устроили во французском полевом госпитале. Вернувшийся оттуда Поволоцкий, следивший за размещением солдат, на короткий вопрос «Как там?» промолчал и залпом выпил мензурку неразбавленного спирта, что говорило само за себя.
Сократившийся в несколько раз отряд двигался на север, к Барнумбургу, чтобы влиться в состав корпуса Ингвара Кнорпеля, но на подходах к «Жемчужине Европы» его перехватил майор из контрразведки Лимасова с личным приказом командующего объединенным фронтом Антона Шварцмана.
К ночи Басалаев, Зимников и Таланов собрались втроем, все в том же классе, где накануне Басалаев просил солдат у Шварцмана. Школа опустела — штаб перебазировался, уходя от опасной близости к неспешно, но неудержимо накатывающемуся фронту. Эвакуация подходила к концу, на грузовик прямо под окном грузили канцелярщину, и шум кантуемых ящиков сплетался с разноголосой руганью.
Басалаев изучающе взглянул на майора и капитана — старого и нового командиров части, которую ему от щедрот своих выделил Антон Генрихович. Следовало признать — в обстановке грядущей и неизбежной катастрофы дар был не из худших. Гвардия, с солидным боевым опытом, пусть и полученным до войны, принявшая бой против превосходящих сил врага, но не дрогнувшая. Однако… слишком уж их было мало.
— В настоящий момент противник обходит город с севера, вдоль бельгийской границы, — объяснял задачу Борис Михайлович. — Его передовые части подошли к пригородам, но в сам Барнум особо не лезут. Там преимущественно англы, они неуютно чувствуют себя в застройках — привыкли разных негров гонять. Так что предпочитают понемногу просачиваться, показывая, какие они страшные и как много у них оружия…
Таланов уронил голову на грудь и всем телом качнулся вперед, словно собираясь упасть, но сразу же встрепенулся, вернул вертикальное положение и изобразил полное внимание. Басалаев стиснул зубы, вдохнул и выдохнул, гася вспышку гнева.
И с этой инвалидной командой, с контуженным офицером, засыпающим прямо по ходу инструктажа, майору предстояло отправиться в Барнумбург. От злости захотелось что-нибудь сломать, в первую очередь от злости на самого себя. Рисковые решения обычно оправдывают себя, но если уж проваливаются, то с треском. Решение о том, чтобы переправить спецгруппу на дирижабле, было рисковым, но обещало серьезный выигрыш во времени. Риск не оправдался, фиаско получилось полным. Басалаеву было не особо жаль людей — они были добровольцами и знали, на что шли, но теперь не было ни времени, ни группы…
Что ж, как было написано в одной из книг пришельца, «у меня нет для вас других Гинденбургов». Или «другого народа»?..
— Так кому сейчас принадлежит город? — хрипло спросил Зимников, горбясь и бережно скрещивая на груди забинтованные руки, словно защищая их. Комбат держался на последних крохах воли и здоровья, но категорически настоял на том, чтобы лично ознакомиться с новым заданием его части. Немолодой уже армейский майор воспринимал свой батальон как большую семью и тяжело переживал, что в новый бой она отправится уже без него. Басалаев не возражал — опытный военный вполне мог посоветовать что-то полезное и правильно напутствовать Таланова.
