— «Попаданцы» множатся как кролики, — заметил Басалаев.
Таланов промолчал, стараясь осмыслить услышанное. Он уже миновал тот рубеж, до которого рассудок еще сопротивляется видимому абсурду и фантастике. Действительно, если существуют два мира, почему бы не быть третьему?
— И как?.. — Майор не договорил, но «попаданец» понял.
— Не знаю, — честно ответил он. — Двадцать восьмого июня пятьдесят шестого я был на даче, хотел починить калитку. Потом вдруг увидел сиреневую вспышку и провалился в какой-то черный колодец. Там было… неуютно. Не знаю, сколько времени я летел и летел ли вообще. В конце концов сверзился с метровой высоты прямо в воду. До сих пор не представляю, что произошло и какая сила меня перекинула. Вот и все, собственно.
— Двадцать восьмого… — повторил Басалаев, словно самому себе. — Да, все сходится… В воду? — уточнил контрразведчик. — Снова вода.
— Да, в реку, — подтвердил Иван. — Приток Рейна, но тогда я этого, конечно, не знал. Вылез и пошел искать людей. Дальше все достаточно скучно. Понял, что дело нечисто, выдал себя за жертву аварии, потерявшую память, понемногу легализовался. В Европе хорошая полиция, но все-таки нравы у вас совершенно травоядные. Придумал себе биографию, подогнал под нее документы. Часть сделал по запросам, бюрократическая машина творит чудеса, надо только знать, куда нажать. Часть просто купил, но это уже потом, с первого гонорара. Дальше вы знаете.
— А почему писатель? Ты же боевик и контрразведчик, да еще с таким опытом. Положим, в государевы люди соваться не стоит, с поддельной-то биографией, но контор, где нужны такие специалисты, хватает.
— Я думал об этом. Соваться в чужую организацию, не зная ни уклада, ни традиций… Слишком опасно. Нужно было найти какое-то безопасное занятие, которое не привлекало бы ко мне лишнего внимания полиции и прочих госорганов. Там, у себя, я в последние годы увлекся историей двадцатых-тридцатых, а войну… нашу войну знал не по книгам. Мне не понадобилось ничего выдумывать, просто описывал, что было. Беда любого фантаста — очень трудно выйти за рамки опыта и догм, чтобы создать иной, непротиворечивый и по-своему логичный мир. Я от нее был избавлен. Забавно… Для вас дикостью были две мировые войны, революция и самолеты. Мой первый редактор даже попытался потихоньку предложить мне полечиться у психиатра, дескать, здоровый ум такого не придумает. А у меня дома обалдели бы от подводных городов, дирижаблей на тысячу тонн, подлодок ныряющих на километры… Петроград назван не в честь императора, а по имени апостола. У вас даже столица в другом городе, а династия Рюриковичей — просто невероятно…
— «Есть многое на свете, друг Горацио, чего не знают даже мудрецы…» — процитировал майор. — Значит, загадки множатся… мы надеялись, что различия в технике и другая символика — это творческие выверты.
— Нет, я все описывал в точности. Это определенно родственники тех, наших фашистов, во многом просто близнецы, но все-таки другие, — сказал Иван. — Сам не пойму, кто это и откуда…
— Профессор Черновский из Научного Совета предполагал, что для перехода между мирами применяется некий процесс, используется что-то стихийное, возможно, машинное, — сказал Басалаев. — Он набросал примерную теорию «веерной» реальности и множественности одного мира, многократно отражающего сам себя. Черновский предположил, что возмущения, связавшие два из них, вполне могли затронуть и «соседние», если так можно сказать, потому что они параллельны не в физическом смысле… Ну, есть много зеркал, отражающих друг друга, если в одном сделать дырку, она отразится и в других.
— Ага, суть ухватил, — понимающе кивнул Иван. — А если очень постараться, то дырка может не только отразиться. Нелюдь сделала что-то такое, чтобы пробить коридор между двумя мирами, и пробой отозвался в третьем, перетащив меня.
— Примерно так. Хотя сейчас никто точно не скажет. — Басалаев нахмурился, его губы сжались в тонкую нить. — А теперь о главном, господин идеалист.
— Не хочу, — без всяких околичностей сказал Иван. — У меня была причина, и этого достаточно.
— Нет, недостаточно, — неожиданно сказал Виктор.
Иван недоуменно приподнял бровь, а капитан тем временем вынул из кармана коричневый прямоугольник, оказавшийся старой дорожной фотографницей. Чуть дрогнувшими пальцами он достал из нее небольшой черно-белый прямоугольник.
— Посмотри, посмотри внимательнее. — С этими словами Виктор протянул фотографию Терентьеву. Тот принял ее, держа на отлете, самыми кончиками пальцев.
— Это моя семья. Мой отец, жена Марина, сын Дима и дочка Маша.
— Хорошая семья, — нейтрально заметил Иван.
— Была, — коротко произнес Виктор. — Теперь они все погибли. Их убила та нелюдь, что сейчас шагает по миру. И еще множество других людей умерло. Ты слышал о химической бомбардировке Москвы в сентябре?
— Неэффективно… — пробормотал «попаданец». — Странно, химия против городов не ахти, гораздо проще их поджигать… Хотя у вас же не готовились к большой войне, и почти нет «бовов», значит, и защиты нет…
Он увидел побелевшее лицо Таланова и осекся.
— Пусть ты и не оттуда, но тебе они все-таки знакомы, — сурово сказал Виктор, положив на стол сжатые кулаки. — Ты мог бы сам прийти и рассказать все. Ты спас бы множество людей. Но ты спрятался здесь.
— Эх, ребята, ребята… — отозвался Терентьев и, странным образом, в устах «попаданца» обращение к людям ненамного младше его прозвучало очень естественно и уместно. «Попаданец» действительно казался похожим на глубокого старика, одевшего чужую личину, которая спрятала морщины, но не скрыла взгляд. Взгляд очень пожилого, очень сильно побитого жизнью человека. — Ну чем я мог бы помочь?
— Чем?! — не выдержал Таланов. — Спрашиваешь «чем»?!
— Не ершись, — терпеливо объяснял Иван, аккуратно откладывая фотокарточку на край стола, ближе к Таланову. — Ну подумай сам. Весь мой опыт, все знания рассчитаны на мой мир. Мой, не ваш. Даже опыт чужой страны трудно перенести, уж поверь мне. А у вас другое все — экономика, политика, история. Военное дело, наконец. Что толку от моего знания организационной структуры воздушной армии, если у вас нет самолетов?
— Зато ты знаешь структуру танковой армии, — холодно прервал его Басалаев. — А она была бы не лишней.
— Она описана в приложении к моим книгам, — парировал попаданец. — Там вообще все, что я помнил. Думал, для атмосферы и антуража… Ну подумай сам, майор, — с огнем в глазах говорил Терентьев. — Какая польза от нашей танковой армии, если у вас и танков-то нет. У вас ВСЕ другое, другая промышленность, другая база. В любом случае вы будете создавать все под себя, по своим возможностям и целям. Это только в смешных книжках герой рассказывает истину, которая всех спасает. Но у меня нет истины, у меня есть знания и опыт, которые были выкованы в одном мире для одной войны, они не годятся для другого. Даже если бы я мог нарисовать танк в подробностях — вы все равно не сделаете его, нет промышленной базы. Вы сделаете то, что сможете, причем не по моим чертежам, а разобрав и скопировав трофейные машины. И, опять же, не скопировав, а как получится на ваших станках и заводах. И объединять их в бригады и армии вы будете не по каким-то рецептам, а как получится по наличию солдат, связи, обученных экипажей и еще массы вещей!
