Молодой человек натянул на бедра короткие бархатные панталоны. Споро намотал белоснежные портянки, нарезанные Мирославом из хлопчатобумажных полотенец, натянул на них короткие кавалерийские сапоги из мягкой бычьей кожи. Поблескивая голым торсом, прошел в мыльню, ополоснул лицо в серебряной миске с водой, поскреб щеки лезвием тончайшего вулканического стекла. Улыбнулся своему отражению в зеркале из полированного серебра. Вернувшись в комнату, просунул руки в рукава белоснежной рубахи, сшитой на испанский манер, но из тончайшей местной ткани. Подпоясался алым офицерским шарфом. Приподнял за ремешок кирасу, покачал в руке и решил не надевать.
Выйдя на улицу, он задрал подбородок, подставив лицо прохладному ветерку, последнему ребенку ночи, заблудившемуся в кривых улочках, и не торопясь пошел к покоям Кортеса. Талашкаланские штандарты с изображением распростертого белого орла и расшитые золотом, с королевским гербом, крестом и девизом флаги конкисты напутственно махали ему вслед густой бахромой. Несмотря на ранний час, на улицах было оживленно. Сновали индейцы с огромными тюками на спинах. Медленно и важно, играя всеми цветами радуги на лакированных бортах, проплывали крытые носилки касиков. Вбивали подошвы сандалий в мостовую колонны суровых индейских воинов с огромными копьями. Благородные испанские доны о чем-то спорили, размахивая руками и поминутно хватаясь за эфесы тонких парадных шпаг. В кузне огромный европеец в белой пропотевшей рубахе с закатанными до локтей рукавами учил ремеслу пару абсолютно голых талашкаланцев, которые в два молота мучили какую-то многострадальную железку. Из боковой улицы вывернула группа стрелков, несущих на плечах внушительного вида арбалеты. Новенькие, с не исцарапанными еще лакированными ложами. Сработаны они были тоньше и искуснее тех, с которыми его товарищи шли в бой на реке Табаско
[13]
. Одежда и доспехи солдат тоже выглядели по-другому. Чище, крепче, без единой вмятины или щербины. Словно и не бывали ни разу в бою. И лица были другие. Сытые. Надменные. Стрелки подозрительно осмотрели уставившегося на них Ромку, но задираться не стали.
Из обустроенной в старинном каменном доме таверны с розовым поросенком на вывеске выкинули какого-то замурзанного типа в выцветшем кафтане. Он плюхнулся на четвереньки и, не утруждая себя вставанием, быстро перебирая руками, исчез среди груд мусора, сваленных в боковой улочке. М-да, вместе с регулярными рейсами из Испании корабли привозили с собой много мусора человеческого. Нищих идальго, думавших, что разбогатеют в новых землях, пронырливых торговцев и откровенных жуликов. Обрастая всем этим, армия Кортеса теряла былую силу и сплоченность. А вот и главная лестница дворца. У подножия караул из десятка индейцев с длинными копьями, при капитане испанце.
— Гарсиа? Гарсиа дель Кастильо?! — воскликнул Ромка, узнав одного из бойцов, с которым бок о бок прошел кипящими от пролитой крови улицами Мешико в «Ночь печали».
— Дон Рамон? Вы?! Живы! — от удивления у солдата открылся рот. Он дернулся вперед, норовя обнять своего капитана, но остановился, стушевался и даже спрятал руки за спину.
— Да, Гарсиа, представь. Я, — сморгнул внезапно образовавшуюся в уголке глаза влагу Ромка и развел в сторону руки.
Гарсиа улыбнулся во весь щербатый рот и с размаху впечатал в грудную клетку молодого человека острый выступ своей кирасы. Шмыгнул носом.
Ромка сам удивился тому, сколь рад он видеть этого оборванного, битого жизнью человека.
— Дон Рамон, да как же вы…
— Извини, спешу к капитан-генералу. Когда освобожусь, найду тебя в казармах и все расскажу. А ты пока собери наш батальон.
— Немного от нашего батальона осталось живых. Я да Диего из Сарагосы, но он без ноги остался, отправили обратно, правда, с неплохим запасом золота, — вздохнул Гарсиа. — Ну да ладно, то история грустная. — Он взмахнул рукой, и заступившие дорогу неизвестному человеку талашкаланские воины разошлись в стороны.
Ромка бегом взлетел по сорока широким ступеням парадной лестницы и вошел под прохладные, теряющиеся где-то в вышине своды, провожаемый настороженными, но не злыми взглядами людей, толпившихся в анфиладе многочисленных комнат. А вот и обитая железом дверь в покои, которые вожди Талашкалы отвели под канцелярию и приемную Кортеса. Ромка остановился перед огромной, в два его роста, дверью. Откуда-то из боковой ниши вынырнул талашкаланский воин с копьем в руке и, нажав на ручку, отлитую в виде сжимающей шар лапы орла, потянул створку. Она отползла в сторону, выпустив наружу волну застарелого запаха вина, задубевшей кожи, пороха и мужского вперемешку с лошадиным пота — так любимого им запаха казармы.
Пройдя узким коридором, в котором, развалившись на удобных стульях, дремали два стражника-конкистадора в сползших на носы морионах, он сам открыл следующую, вполне нормальных размеров дверь. Прищурился от ударивших в глаза потоков света, вливавшегося в огромную комнату через многочисленные арки окон. Посереди залы стоял грубо сколоченный овальный стол на тумбообразных ногах. Вся столешница была завалена планами, картами и чертежами. Вокруг сидели люди. В помятых кирасах, рабочих блузах и златотканых камзолах. Один, судя по виду, инженер, крутя в руках посверкивающий медью измерительный прибор, говорил:
— …волоком, подкладывая деревянные бревна, катим корабли посуху. На каждую бригантину нужно около десятка лошадей, чтоб тащить мачты и киль, шпангоуты же… — Он сбился, и голос его потерялся в высотах под потолком. Нервно оглянулся на Ромку и с грохотом бросил линейку на стол. — Что вам, молодой человек?
Сидящие обернулись. Лица большинства остались безучастными, но на некоторых появилось…
Первым пришел в себя Альварадо. Он вскочил, отшвырнув на пару шагов тяжелый стул, и, подволакивая левую ногу, бросился к Ромке.
— Дон Рамон!!! — заорал он. — Я всем говорил, что такой hombre de suerte
[14]
просто не может сгинуть без следа. — Он крепко обнял Ромку и поцеловал в выбритую щеку.
Следом на него навалился и по-медвежьи облапил капитан артиллеристов Меса, щекотно кольнув нестриженой бородой. Подошел Кристобаль де Олид, как египетская мумия обмотанный сочащимися кровью повязками, чинно поклонился. Откуда-то из-за спин вынырнул Сандоваль, хлопнул по плечу и подмигнул: мол, удался сюрприз. Окруженный друзьями и соратниками, Ромка подошел к сидевшему на стуле Диего де Ордасу. Тот не встал, протянул обе руки. Ромка наклонился и обнялся со старым капитаном, вдохнув неприятный, сладковатый запах гноящихся ран. Ноги дона Диего были покрыты куском белой материи, и Ромке совсем не хотелось узнать, что он скрывает. С трудом оторвавшись от старого приятеля, он подошел к Кортесу и пожал его сухую, крепкую руку.
— Дон Рамон, я рад, что вы вернулись к нам именно в этот момент. Сейчас у нас нет времени на сантименты и воспоминания, поэтому приглашаю принять участие в совещании, а все остальное обсудим потом.
