Честно, не так уж она и неправа. Хороший предлог для давления на традиционалистов и деревню. Прекрасная возможность вмешательства в политику и продвижения своих идей. Замечательная история для объединения разных направлений в женском движении. Пришло время показать силу. Многие выросли в годы Диктатуры и не хотят возврата к прежним порядкам. Они их и не помнят, получая совсем другие представления о правильном поведении в школах. А вот теперь возьмутся и за деревню всерьез. Тут уже пахнет не просто отделением религии от государства — прямым противостоянием. Начнут в школах воспитывать на подобных примерах по утвержденной программе — ой что будет…
— Что-что? — переспросил Белов, недослышав.
Выкрики перекрывались дружным ревом:
— Бог един! Право для всех одинаково! Закон един для всех!
Тоже любопытное нововведение. Раньше я такого не слышал. Хорошая мысль. Теперь никто не сможет возмутиться. Не Аллах Акбар или еще какой Иегова. Женщины всего мира, объединяйтесь в борьбе за свои права. Не мусульманки с прочими христианками или буддистками. Все. Религия — личное дело каждого, страна едина. Оно и раньше неоднократно звучало, но не в таком виде.
— Она кричала «женщин в судьи», — любезно сообщил я. — И еще призывала посадить на кол мешающих получать образование. Женская логика. И то и другое одновременно. Чисто по-революционному.
— Сначала — в судьи, потом — в министры… — пробурчал Всесвет.
— А потом — и в главные редакторы, — обрадованно подхватил я.
Белов посмотрел на меня очумелым взглядом и явно задавил желание выругаться.
— Запрещающим женщинам работать и требующим сидеть дома и заботиться только о своем господине — скажем дружно «нет»! — орал матюгальник на улице женским голосом. — У нас нет господ! Равные права!
Толпа возбужденно взревела.
— Щас окна бить начнут, — посетовал я.
— Твоя тоже там? — спросил он.
— Хотела. Внезапно Глеб засопливился. Был привлечен консилиум из моей матери и врача из детской больницы. Старые знакомства. Совместными усилиями выяснили — ничего страшного, но Любка решила сегодня посидеть с ним. Ничего, еще завтра наверстает.
— Думаешь, не на один день?
— Это смотря на реакцию высокого начальства. Посадят на кол Молочникова — и все успокоятся.
— Шуточки твои, — недовольно сказал Белов, закрывая окно. Звуки стали тише, но, если напрячься, можно разобрать очередные речевки. Сильно прихрамывая и опираясь на палку, прошел к столу и плюхнулся на стул. — Тебя бы на мое место.
— Не выйдет, — злорадно так сообщаю, — званием не вышел. Тут по штату не меньше полковника. Сам отдувайся.
После переворота значительная часть чиновников фактически саботировала действия правительства или, боясь быть осужденными за свои действия, предпочитала бездействие. Откуда новой власти было взять преданных людей? Сплошной дефицит не запятнанных сотрудничеством со старым режимом. За год семнадцать тысяч уволили без права занятия государственных должностей. Этим еще повезло — некоторых сажали. Не очень много, зато с обязательной конфискацией имущества. Сложно догадаться, откуда возьмутся новые кадры? Совсем просто!
Наше правительство и административные органы чуть ли не наполовину состоят из бывших военных. Кто основная опора военного правления? Они самые. Армию сокращать необходимо, держать миллионы людей под ружьем невыгодно экономически и просто опасно. Куда девать лишних? На смену нелояльным. Очень просто и красиво.
После переворота повсюду устанавливалась военно-административная власть. Естественно, на первых ролях оказались офицеры. Они вынужденно налаживали не только порядок, причем часто крайне энергично, но и занимались организацией хозяйственной деятельности. Методы были вполне солдафонские, да не стоит считать любого военного дуболомом. Кто до полковника дослужиться не успел, мозги чаще всего еще на месте. А таких было подавляющее большинство, и на новом поприще они всерьез настроились делать карьеру.
Потребовалось всего пять лет для восстановления производства до довоенного уровня. Если бы не вспышки мятежей, срок был намного меньше. При этом одновременно шла яростная кампания по искоренению пережитков, давились восстания на окраинах и был создан эффективный административный аппарат. Заметно укрепилось влияние государственного сектора в экономике. Вот с коррупцией и семейственностью окончательно так и не справились и через двадцать.
Многие из сегодняшних высоких гражданских чинов хорошо знакомы с Магди с давних времен. Попадаются и родственники. И что абсолютно «неожиданно», на ключевых постах сидят совсем не случайные кадры. На кого еще опираться, как не на своих проверенных товарищей? В массе своей консервативных, но заинтересованных в изменениях. Вез излишеств и постепенных.
У нас на Руси масса офицеров была выходцами из низших слоев общества. Кто-то поколения назад пошел в армию, кто-то недавно, но кастовости и перегородок между солдатами и командирами не было никогда. Дворянство так и не оформилось, и в теории все были равны. Вне строя однополчане исключительно на «ты». Одни, правда, богатые, а другие не слишком. При полном соблюдении дисциплины и субординации отношения между начальниками и подчиненными во внеслужебное время были достаточно свободными. Офицеры чувствуют себя вне социальных классов. Они — офицеры армии, а это повыше, чем что-либо другое. Для нас армия — не просто слово. Для многих это образ жизни и мыслей.
Кадровых офицеров, не принявших новой власти, было минимальное количество. Не стремящихся служить найти было практически невозможно. Перевороту изначально сочувствовало подавляющее большинство. Ему радовались. Слишком сильно было убеждение в виновности Каганата, в моральной ответственности за все происходившее во время войны. Очень уж много вылезло недостатков и болевых точек при первых же сложностях. Чрезвычайно резала глаз отсталость во всех отношениях при сравнении как с противниками, так и с союзниками. И это на Руси, всегда считавшей себя величайшей страной!
Спроси любого — и они уверенно ответят, что демократия — это роскошь, которую страна с таким уровнем развития, как Русь после войны, не может себе позволить. Необходимо сначала подготовить экономические, социальные и культурные предпосылки для демократии. На самом деле никакая демократия нам не требуется, но надо делать хорошую мину перед европейцами и американцами. Моментально с высокой трибуны было заявлено о невозможности преобразовать страну за одну ночь. Требуется подготовительный период на построение базы улучшения благосостояния, А пока во избежание анархии придется поступиться некоторыми вещами.
Впрочем, именно в этом вопросе я с ними абсолютно согласен. Любые перемены бьют по людям, по очень большим слоям общества, и нельзя ломать страну даже из самых лучших побуждений, не имея за спиной серьезной силы. В теории реформы всегда проводятся в интересах общества и с его согласия. На деле простой народ не спрашивают. Слишком уж он болезненно воспринимает новые идеи. До реальных перемен на манер бесконечных партийных свар во Франции нам еще далеко. Пусти все на самотек — и защитники семейной чести получат большинство на выборах, а там недолго и до возврата к Каганату. Спасибо, не хочется.
