— И нет между вами и остальными хазаками различия?
— И, — усмехнулся, — да откуда ему взяться. Наши парни жен из других станиц приводят, а девки замуж на сторону уходят. Давно все перемешались. В каждом маньчжурском хазаке хоть капля польской крови имеется. Не суть, кто ты по происхождению. Ты человек воинский хазачьего сословия. Важно, кто твои отцы и деды были. Что совершили. Не запятнали ли чем честь хазачью. А все остальное…
— Так иудеи по матери смотрят!
Он, не сдерживаясь, откровенно заржал.
— На меня посмотри, — отсмеявшись, посоветовал. — Ничего удивительного не замечаешь? Азиатчина в лице не просматривается?
Еще бы не заметил, просто не задумывался. Широкие скулы, темные чуть раскосые глаза. Людей с такой внешностью в Сибири называет гуранами. С первого взгляда ясно для всех — помесь русаков с бурятами или еще какими азиатами. С бурятами чаще — там гуще селились, — однако попадаются и в других местах.
— У меня прабабка с Алтая — теленгитка, — сообщил сержант. — Прадед за нее десяток баранов отдал. Ниче. В синагоге всю жизнь в первых рядах сидела. Приняла веру — и никто никогда не посмел прошлым попрекнуть. Мы, хазаки, не талмудисты заумные из Вильно. У нас свои законы и знатоки иудейского права. Не только здесь. И в Сибирском Войске на это иначе смотрят. И на Кавказской линии завсегда на дела ратные глядели, а не на предписания занюханных специалистов по предписаниям тысячелетней давности. Танах — святая книга, как для тебя Коран. А толкования с большим разбором смотрим. На то и собственные училища имеются.
Это точно, невольно мысленно соглашаюсь. Что Старкис сказал, то и будет. Приказал в свое время Салимова поддержать и мятеж в Туркестане давить — и не потребовалось других указчиков. Встали и пошли. А мог и что другое приказать. Это хазаки могут считать его духовным лидером. Он скорее политик, хотя и очень специфический.
— Откуда в первые годы бабы на границе брались? — с насмешкой спросил сержант. — Из местных. С собой немногие привезли. Понятное дело, учили девок перво-наперво. Да сибирским племенам, откровенно говоря, в основном до задницы… кому молиться. Сейчас ученые стали, а тогда никакой разницы. Что бараньим салом идола мазать, что в мечеть или синагогу ходить. Наши это прекрасно знали и всегда заставляли учиться. У хазаков не как у русских — девочки тоже грамотные. Именно поэтому. Традиция. Жена должна знать, что можно и чего нельзя. Кто хотел — выучился. Особенно кто не прочь был родственные связи завести и жить получше. У нас ведь и приписанные к Войску местные имеются — и там давно половина на половину. Кто к ламам ходит, а кто и к раввинам. Так больше сотни лет и смешивались. У многих хазаков скулы и глаза не европейские. От прабабок досталось наследство. Это сейчас на железку садись и двигайся на мягком сиденье. А тогда год до Руси ходить, да по тайге и разбитой дороге. Разве что война очередная — так привозили потом с собой. Переселенцы не сразу появляются. Они приходят туда, где бывшие солдаты уже разных разбойничков повыводили. Да и соседей, падких пограбить, хорошо проучили. А мы идем первые! Мы — хазаки, и этим все сказано!
Скачки с препятствиями закончились неожиданно. Утром появился недовольный неизвестно чем сотник и отправил меня в штаб полка. Там я уже знакомой дорожкой прошел несколько ступенек наверх, и окончательно от меня избавились, сплавив на бронепоезд. Не сказать, чтобы особо недоволен был. Пора было приступать к выяснению мнения вышестоящих офицеров. Насколько удачно все прошло, потери, дальнейшие перспективы. Обсуждать столь интересные темы с Яхудом не имело смысла. Он хороший парень, но не тот уровень, да еще вечно боится лишнее сказать. А то я не знаю — у них и одноверный разночинец за полчеловека числится, а на любого русского заранее с подозрением смотрят.
Достаточно уже написал о хазачьем героизме и любви к Родине. Не хочется повторяться и заниматься вымучиванием текстов. Про взятие Мукдена вот доложил по телеграфу, а про казарму не стал. Уж больно это кроваво смотрелось. Такой почти нейтральный абзац в тексте о мятежниках, пошедших на службу к врагам Руси. Вот она, их истинная сущность. По заслугам и гибель. Лежал и смотрел мертвыми глазами в низкое тяжелое небо сбившийся с пути человек. Предатель, получивший по заслугам. Не потому что ушел за кордон. Его право жить хоть в Австралии, если не устраивают порядки. А потому что взял в руки оружие. Против своих воевать вздумал. Еще и фамилию назвал. Документы посмотрел и назвал. Вырежет военная цензура или нет, а если есть у него родственники — пусть знают. К лучшему или худшему — все честнее, чем неизвестность.
— Интервью желаешь взять, — хохотнул с трудом отловленный Тульчинский, падая на койку и вытягивая ноги на стул. — Я бы лучше поспал. Пиши про простых героических солдат. А мне светиться не положено. Или к генералу Ольшанскому. Он Особой армией командует и не прочь прославиться в «Красной Звезде».
— А ты — нет?
— Честно — нет. Больше лишней звездочки на погоны не упадет, а я ее и так заработал своим горбом. Бьемся об заклад, получу?
— На самом деле странно смотрится капитан, отдающий указания полковникам, — сознаюсь. — Давно пора повысить в звании. Должность не соответствует.
— Мы… э… нерусские народности на эти вещи страшно чуткие. Порой и там, где нет, дискриминацию обнаруживаем. Однако здесь все правильно. Откуда у меня выслуга, я ж аккурат послевоенного выпуска общевойскового училища, и совсем неплохо поднялся. Известное дело, у нормального солдата в вещмешке генеральский лампас приготовлен, но мне они обрыдли с детства. Вечно кругом желтые мелькали. Совсем не стремился в армию — течением понесло. А так двигаюсь… Потихоньку-помаленьку. Десять лет с младшего лейтенанта до майора — приличная карьера. А уж по должности меня никому не перескочить.
— Стоп, — сказал я в недоумении, — Нуялис по Западному Туркестану все больше гулял. В Семиречье. В Ташкенте. Где вы с ним служить могли?
— Поймал! — обрадованно вскричал Тульчинский. — С тобой ухо держи востро! Я у него старшиной на Австрийской в роте был. Он что, никогда не рассказывал?
— Да не очень-то мы и виделись в последнее время.
— Зря, такой классный собутыльник. Хоть бей, ничего не скажет про служебные дела. Зато выпить можно и расслабиться. Подчиненные и начальство вечно смотрят с интересом, и не всегда доброжелательно, а Радогор по другому управлению. Ему мои дела фиолетовы. Можно просто о бабах потрепаться. Или о знакомых.
— А это точно не по служебным обязанностям?
— Тьфу на тебя. Нужен ты мне. Как раз отчебучил что-то про турок в «Красной Звезде» особо занимательное — вот и попался на язык. А, эта замечательная история про арест двух совершенно невинных иностранных журналистов. Как там бишь второго звали?
— Сальвадор Диас, — автоматически отвечаю.
— Ну! Два горячих парня с разных концов континента избили восемь турецких полицейских, явившихся их арестовать по подозрению в шпионаже. Потом выглянули в окно и обнаружили еще взвод, окружающий гостиницу. Это им крайне не понравилось, и, выйдя на улицу, они пинками гнали не понимающих, с кем связались, представителей суверенной Турции до самых окраин. Выстрелами из отнятых у должностных лиц револьверов разогнали практически всю местную власть. Пришлось для утихомиривания мирных и крайне добродушных иностранных граждан поднимать дивизию по тревоге и объявлять военное положение в провинции.
