Перекрывая всех, еще один женский голос глумливо воскликнул:
— Да здравствует самое правильное военное правительство!
— Ша, — морщась, поднял руку Ян, — со всеми сразу объясняться не собираюсь. Здесь остаются трое, которым вы доверяете. Остальные идут куда угодно. Хоть в корпус, хоть домой. Нечего им зря языком мотать. Беседовать, как все уладить, буду с выборными. Кого не устраивает, могу и разогнать. Эти вон разбежались, теряя штаны и шапки, вам тоже недолго. Только тогда разговор будет другой.
— Так то мужики, — заорала глумливая, — а мы сами вас разгоним!
Бабы заржали, сопровождая смех репликами, от которых и у фронтовика могли уши покраснеть.
Ян протиснулся сквозь возбужденно замитинговавшую толпу, выясняющую, кто достоин всеобщего доверия, не очень понимая, о чем спорить во дворе, если уже существует стачечный комитет из двенадцати человек, и посмотрел на контору. Мощное здание на два этажа, и в окна выглядывают перепуганные лица. Прямо на ступеньках валялась куча мусора и куски дерева. Это что такое интересное творилось?
— Поджечь хотели, — без стеснения сообщила та, без платка, и протянула мозолистую ладонь. — Спалить сучьего сына с лизоблюдами вместе. Заперся, гад. Муравьева. Это, — показывая на субтильную девицу, — Зейнаб. А это, — на мужика с колуном за поясом, — Халилов Смаил. Вот мы и есть выборные. Что дальше?
— Требования в письменном виде есть?
— А как же, — обиженно воскликнул мужик, вручая ему несколько измятых листков, исписанных отвратительным почерком.
— И кто, — быстро просматривая, сказал Ян, — додумался все в кучу валить?
— Как обсуждали, так и записывали.
— А это что за слово? Ага, догадался. Грамотеи. Ну вообще, — восхитился, упершись в очередной пункт, — мечтатели. Я бы тоже не отказался от таких условий. Где это видано!
— Будешь указывать, как правильно? — с угрозой спросила Муравьева.
— Вместе потолкуем. Для начала вы дружненько вспомните Пророка, да будет его имя благословенно, положившего правила приличия меж друзьями и даже врагами. И пойдем договариваться с Цириным. Он там?
— Там, голубчик, только если бы могли, без тебя бы, красивого, обошлись. Не хочет он. Так и сказал: «Не пошли бы вы со своими требованиями в… и на… Уволю, других найму». Вот тогда каша и заварилась. Еле сбежать успел в контору.
— Вот и проверим, — поднимаясь по ступенькам и стуча сапогом в дверь, пообещал Ян.
Дверь открыли сразу: конторские недаром посматривали и прекрасно сообразили, чем пахнет, если военного не пустят. То, что он мог бы и обидеться, никого особо не волновало, однако уйдет — и тут недолго уже и до «красного петуха». Толпа во дворе расходиться не собиралась и с интересом ждала окончания переговоров. Им даже холод собачий был нипочем. Пойдут в атаку с тяжелым инструментом двери выламывать — согреются.
Цирин сидел в кабинете на втором этаже. На карикатуры, изображающие толстых буржуев, походил мало. Длинный, худой, и глаз нервно дергается. Приятного в происходящем для него было немного. Рядом пристроились два хорошо одетых господина. Их представили, но Ян тут же забыл имена. Важнее были должности. Главный счетовод и юрист. То, что требуется.
— Итак, — с грохотом отодвигая от стола стул и усаживаясь, сообщил Ян, — мы тут собрались для одной очень нужной вещи. — На стол он небрежно положил карабин. Чем нагляднее, тем быстрее дойдет. — Называется компромисс. Соглашение, если по-русски. Обычно если возникает спор и нормально разрешить его не удается, идут к судье. Сегодня в стране высшая властная и судебная инстанция — армия. Военный комендант сегодня вынужден решать множество вопросов, и трудовые конфликты совсем не случайно также будут решаться мной…
— Городской комендант, — быстро сказал юрист, — но…
— В мою компетенцию, — терпеливо сообщил Ян, — входит все левобережье. Я не напрашивался — назначили.
Правильней было бы сказать, сам себя назначил, но тонкости внутриведомственных и внутриармейских разборок он свалил на Юнакова, осуществляющего общее городское управление. Тот строил начальство, а он выступал в роли ужасного и карающего. А там уж так вышло. Никому не хотелось брать на себя лишнюю ответственность, да и возможности не было. Четкого разграничения функций разных ведомств так и не создали. Военный комендант в своем районе обладал сегодня неограниченными возможностями. В принципе он имел право вмешиваться во что угодно, и спорить с ним обычно желающих не находилось. Военно-полевых судов не отменяли, и Ян мог как освободить кого-то из тюрьмы, так и без проблем расстрелять. Было бы желание. Отвечать если придется — так как-нибудь потом. Или не придется никогда. В указе военного правительства очень обтекаемо говорилось: «Пресекать всякие выступления, независимо от повода, против спокойствия граждан или против постановлений государственных учреждений». Как хочешь, так и понимай!
— И нет у вас другого выхода, как принять мое посредничество и окончательное решение. Если потребуется, будем сидеть хоть до завтра. А если не сумеете договориться, я просто сам решу, кто прав. Уж постарайтесь. На сем речь считаю законченной, переходим к делу.
Он вытащил из кармана листки и положил их на стол.
— Первое и самое главное. Профсоюз официально разрешен правительством. Никто не имеет права идти поперек указа. — На каждое слово Халилов непроизвольно кивал, а Цирин столь же нервно сглатывал. — Поэтому никто из руководителей или членов союза не должен пострадать за участие, членство в нем. Это понятно?
Цирин нехотя мотнул головой.
— С другой стороны, профсоюз должен быть выборным, на каждой фабрике свой и отдельный комитет из всех представителей для решения общих вопросов. До отраслевых объединений нам пока дела нет, но коллективный договор, согласованный сегодня, обязателен на всех предприятиях уважаемого господина Цирина. Однако заниматься профессиональный союз работников обязан фабрикой, а не играть в политику. Карандаш есть?
— Есть, — недоумевающе сказал юрист, протягивая.
— Вот этой всей мути — свобода слова, отсутствие цензуры, демократия, выборы — чтобы я больше не слышал. — Ян старательно перечеркнул два пункта в списке. — Ваша задача — облегчение жизни и условий труда на фабрике, а не указания властям. Вам тоже понятно?
— Пусть так, — согласилась Зейнаб, — не наше это дело. А вот Горячев с Прискиным — наше!
— А кто это, собственно? За что их увольнять?
— Это мои лучшие мастера, — возмутился Цирин.
— Пусть появятся — непременно пришибу, — прогудела Муравьева.
— Стоп! Конкретно. В чем проблема?
— Руки распускают. Пользуются, что начальству по морде не съездишь, — моментально с работы выкинут.
— А где они? Здесь, в конторе?
— Сбежали, — с непередаваемым злорадством сообщила Муравьева. — Слишком у многих на них зуб.
