— В деревне? — со смешком переспросил Гусев.
— Что такое устав? — энергично наворачивая кашу, риторически спросил Ян. — Это свод правил. Что можно и чего нельзя. Как положено приветствовать старших, к кому обращаться и как содержать оружие. Ты всю жизнь жил по деревенскому уставу, просто не замечал. Это та же рота. Все про всех все знают. Кто старший, кто младший, кто на что способен.
— Ну-ну, — заинтересованно сказал Гусев, подсаживаясь к столу.
— Без «ну». Можно ли послать крайне далеко командира? Нельзя. У него есть свои методы вздрючить нахала. Официальные и неофициальные. Ты это знаешь и принимаешь. А кто такой староста? Тот же командир. И при желании может устроить черную жизнь. И сельский сход, на котором ведущую роль играют крепкие мужики…
— Сиречь сержанты.
— Во! Начинаешь соображать. То есть бывает, и другие выступают, но уважают слово не каждого. Знающий должен быть и авторитетный. Заслуженный. Умный староста на таких опирается, как офицер на сержантов. И каждый свое место знает. Субординация. А кто поперек общества попрет — того выживут. Субординация. Только в деревне это называется традицией. Как себя вести и одеваться. А в армии все отдельно расписывается. На праздник в парадном мундире — как в деревне в лучшей одежке. И все так. Чистить винтовку тебя учить надо, и для этого есть книга, где все расписано. А заодно учат старослужащие. На примере или рассказывают. А дома тебя с детства учат правильно ухаживать за инвентарем и соху смазывать.
— Какая еще соха в наше время? — изумился Гусев.
— Ну плуг. Какая разница! Я тебе толкую о правильном, подобающем поведении. В армию народ разный попадает, и всех надо привести к единообразию, а в деревне это усваивают с детства. Большинство и не пытается выскочить из очерченного раз и навсегда круга.
— Хе. Приезжий из волости чиновник, получается, уже офицер рангом повыше. Ну мулла и есть мулла. Он и в армии не отличается. Никогда так не смотрел. Интересно выходит… А ты, получается, не по уставу живешь? Про деревенских говоришь!
— Правильно. А говоришь, глупый. Соображаешь. Вот и смекай, чем отличаются городские от сельских. Есть разница?
— Есть, — подумав, подтвердил Гусев. — Они себя развязнее ведут. Наглее. Всех касается.
— Спасибо, — с чувством сказал Ян, — и за кашу, и за твое мнение обо мне.
— Сам спросил, — пробормотал Гусев, застеснявшись.
— А сказал ты, в переводе на нормальный язык, что они устав традиционной жизни нарушают часто, не особо скрываясь, и над деревенскими посмеиваются, обвиняя их в тугодумстве. Тем это, ясное дело, неприятно. Это не потому что горожане плохие. Просто чем больше город, тем больше в нем людей. Они не занимаются одинаковой работой. Множество разных профессий, причем каждый ставит себя выше, потому что он умеет что-то оригинальное. В деревне все работы выполняются всеми. Во всяком случае, совсем неумех не бывает, с детства обучены. В городе уже нет. Даже религия у людей разная. И не одна — много различных. Образованные обязаны разбираться в тонкостях, но и обычный человек должен знать, когда обувь снимать, а куда с непокрытой головой запрещено входить. Приходится вместе уживаться. А ты уже не знаешь, кто по званию встречный прохожий. То есть встречают по одежке, и часто прекрасно видно, но не всегда. Каждый старается смотреться лучше. А уже на соседней улице, где живут ювелиры, богаче по твоим понятиям — бедно по их. У них другие представления, другая мечеть, и даже думают иногда иначе.
Приезжих гораздо больше, и попадаются они чаще. У тех и язык, и поведение отличаются. Кто они по субординации? А как себя с ними вести? Приходится учиться разбираться. Прямо на ходу соображать. Городские вынуждены знать больше. Они думают по-другому. Не умнее — опыт иной. Ты ведь тоже увидел очень отличающуюся от привычной жизнь. И прежняя уже перестала устраивать. Начинай соображать быстрее. Опыт приобретается еще и учебой. Она ум развивает. Не хочешь, чтобы над тобой подшучивали, — стань выше званием. А для этого требуется образование. Наши трехмесячные курсы — ерунда. Будешь стоять на месте — выше начальника сельского участка не поднимешься. Подойди к Юнакову и посоветуйся. Спроси, что прочитать, что требуется для продвижения. Прямо побеседуй. Не при посторонних — зачем нужны свидетели? Он человек с понятием и поможет. Не вечно же будет этот бардак продолжаться, утрясется через годик-другой. Кстати, — потягиваясь, сказал Ян, — я-то не городской.
— Хе.
— Три тысячи жителей — это не город. Поселок. Как раз на стыке. Не только ремеслом жили, но и хозяйством. Была возможность сравнивать.
— Да? А почему тогда тебя все величают Ян Рышардович, а Зиброва хорьком за глаза?
— Ну его за дело. Воровать в курятнике не надо. Был сержантом — им и останется. Погоны ему не впрок. Офицер должен благосклонно принимать подношения от нижестоящих, а не лезть, куда не звали.
— А кушали вместе!
— Я потому этой сквалыжной торговке деньги и отдал, что вместе. А потом его головой попытался стенку пробить. Воруешь — так не попадайся. Да ладно, дело прошлое. Мы еще курсанты были, а теперь — во! Офицеры! Какие претензии. Тебя же вежливо лейтенантом называют. А меня, между прочим, если не в лицо, ляхом кличут. Чего мне обижаться? Я он и есть, и не скрываю.
— А все-таки?
— Потому что махать «вальтером» и орать много ума не требуется. Бояться, может, и будут, а уважать — нет. Необходимо в порученном деле разбираться. Сразу не приходит, на ходу учишься. Сначала думал, повезло. Как же! Прекрасно знал Юнаков, куда меня воткнуть. И ведь не спрашивал ни разу. Интересно бы заглянуть в наши сопроводиловки из части. Что там написано. Не мог мой капитан некоторых подробностей знать, на что угодно готов спорить. Я ведь на железке родился, с пяти лет за отцом ходил, а с тринадцати в депо первые дирхемы заколачивал. У нас в семье с этим делом строго было. Пороть не пороли, но подзатыльники нешуточные были. Пока с порученным делом не разобрался, дальше учить не станут. А потом два года железнодорожного батальона. Эти в военкомате думали, что таких, как я, лучше не подпускать к серьезным войскам, а мне только к лучшему. С того же места дальше квалификацию повышать. Мне никто здесь не сможет сказать на черное «это белое». Прекрасно знаю все эти дела и сам неоднократно начальникам втирал. Одного макнешь во вранье, другому объяснишь, почему он дурак. Еще и парочку бесполезных с откормленными мордами выгнал, и лишнего никогда не потребую. Не офицер с извилиной от фуражки, набитый спесью, а соображающий. Железнодорожники это быстро усвоили. Так что не бери в голову. Поставили бы нас руководить сельским округом — тебя бы по имени-отчеству называли и шапки ломали.
— Ладно, а почему ты этих отпустил? Обещал ведь одного помиловать.
— Ниче, будут теперь оба стучать, куда они денутся. Еще и наперегонки. А третий не при делах. Катала.
— Чего?
— Профессиональный игрок. Садится в поезд, делать людям много часов нечего, вот в картишки и перекидываются. У него рука набитая, иногда и без жульничества запросто обыграет. Уважаемый чин в ихней братии. Куча разновидностей. Ну как бы профессий. Банщики, громилы, гопники, карманники, каталы, угонщики, аферисты, медвежатники, шнифера, фармазонщики, блинопеки. Плохо, что в войну границы стираются. Страх потеряли. Банщик раньше не спину мыл, а по вокзалам чемоданы тырил, теперь и ножом ударить способен. А что, под военно-полевой суд никому не охота. А катала кистенем по башке в жизни стучать не станет. Исключительно воспитанно до порток разденет. В девятисотом я с приятелем одного такого под откосом подобрал. Попутчики ушлые оказались, поймали за руку и прямо на ходу из вагонной двери выкинули. Никто аферистов и мазуриков не любит, понятное дело. Так он у нас дома отлеживался и много чего порассказал. Малец был — интересно.
