Марыся была несколько чересчур образованной для крестьянки. Заметив это, Мельников насторожился.
Девушка это, похоже, почувствовала.
— Я хотела быть учительницей. Стала вот, как же… Туда, на Волынь, я уже никогда не смогу вернуться. Да и тут трудно увидеть людей с нормальными лицами. Такими, как у тебя… — Она взяла руку Сергея и положила себе на грудь. — Мне тут очень одиноко… — сказала она, будто бы извиняясь.
Марыся взяла Сергея за руку и повлекла в глубь двора в одну из пристроек, где оказался сеновал. Девушка торопливо стянула с себя платье и сбросила туфли. Видно было, что она очень стесняется, но решила идти до конца. Она торопливо раздела Сергея и легла рядом с ним. Тело Марыси и в самом деле было крепеньким, с вызывающе торчащими грудями. Она старательно, но неумело обнимала Мельникова.
Марыся наивно предлагала себя всю — чем старый солдат Мельников не преминул воспользоваться…
— Как хорошо… Стась, а ведь ты не поляк, — внезапно переменила она тему разговора.
— С чего ты взяла? — изумился Мельников.
— Не знаю, но видно. Но ты не опасайся, я никому не скажу.
В эту ночь Мельников усвоил один из уроков, который запомнил потом на всю жизнь. Позиция «в постели с женщиной». — одна из самых слабых позиций разведчика. Здесь горят не часто, а очень часто.
— Ты похож на тех, с востока, — продолжала Марыся. — Там и украинцы другие, и белорусы другие, чем на польской земле. До войны нам внушали, что на востоке — царство мрака, а оказалось — железные земли, о которые немцы сломали зубы. Я поняла это, когда увидела русских солдат. Твой товарищ — он поляк, но в его глазах тоже что-то оттуда, с востока.
— А твои домашние?
— Они вообще не болтливые. Тем более — дед не любит этих, которые в городке. Он умный. Он так говорит: это не власть, это черт-те что. Значит, от них надо держаться подальше. Эти земли в Пруссии точно не дадут. А коммунисты — они, может, и дадут…
— Марыся, а кто они? Те, кто в городке?
— Как тебе сказать? Это те же люди, что были на Волыни. Убийцы. Они тогда были наглые, ходили, увешенные оружием, — и расстреливали всех, кто им не нравился. Не только украинцев, но и поляков, которых подозревали в том, что те, дескать, изменники. Хоть и бегали быстрее ветра от единственного немецкого солдата. А теперь они какие-то… Увядшие, то ли. И ведут себя тихо. Никого не обижают. У них есть какое-то официальное положение. Какие-то документы… Впрочем, я в этом не разбираюсь. А вообще-то, кажется, — они чего-то ждут. И до тех пор сидят тихо. Но знаешь, — Марыся прижалась к Сергею, — я боюсь, они снова примутся за старое. Будут какого-то выгонять из домов и расстреливать… Такие люди не могут делать ничего хорошего.
Откуда-то от дверей послышался голос Мирослава:
— Слышь, Стась, кончай там нежничать, надо поговорить.
Они устроились на той стороне амбара, где ветер отгонял комаров, и закурили.
— Давай-ка пораскинем мозгами над нашими делами, — предложил поляк.
— Что ж, дело хорошее…
— Что мы тут видим? — начал Мирослав. — Кто-то из представителей прозападных партий на всякий случай держит вооруженные формирования. А если учесть заселение Восточной Пруссии… Да не делай такое лицо, это скоро будут знать все бабки на рынках. Так вот, эти партии с помощью таких вот формирований будут пытаться поставить новые воеводства под свой контроль. Наша задача — постараться разузнать о них как можно больше. А значит — хотелось бы подобраться поближе. Вопрос в том — как?
— Может, сунуться по нахалке. Ну, спекулянты и есть спекулянты. Соль на продукты меняем. Пошляемся, да поглядим. Я вот в немецкой форме к немцам ходил, все нормально, — предложил Мельников.
Мирослав внимательно поглядел на Мельникова и покачал головой:
— Мало шансов на успех. То ж были немцы. У них на форму понятно какая реакция. А тут… Они ведь наверняка на чужаков внимание обращают. Да и ты, знаешь ли, все-таки не поляк. Вдруг они заподозрят чего-нибудь и начнут для проверки тебя выспрашивать — где жил, и все такое прочее? Сгорим. Конечно, у нас есть письмо Клахи, а ты можешь сойти за немца. Но тоже все это мне не нравится. Давай тогда по-простому. С темнотой отправимся туда залезть, да и пригласим кого-нибудь из начальников для личной беседы. Ты ж разведчик. «Языков» брал? Значит, вытащим…
— Это дело привычное. Я «языков» столько взял, что если одним больше, — ничего не изменится. Ну что, дождемся темноты в доме, а потом двинем? Только лезть-то придется непонятно куда. Кого и где брать…
— Но если подумать, что нам еще остается? Делаем! — решил Мирослав.
Но все решилось гораздо проще. Когда бойцы вернулись в избу, к ним метнулась Марыся.
— С вами дедушка хочет поговорить.
Старый пан глядел на них очень хитрым взглядом. Без сомнений, он уже понял, какого рода гости к нему пожаловали. И теперь на его лице светилось предвкушение выгодной сделки.
Вообще, из всех славянских народов поляки, пожалуй, — самые тороватые. Выгоду они чуют за версту и всегда пытаются использовать ситуацию к своей пользе.
Мельников прокрутил в мозгу ситуацию. Добродушная улыбочка не говорила ни о чем. Что он мог предложить? Банальный шантаж? Хотя, похоже, не таким он был дураком. Но на всякий случай Сергей проверил лежащий в кармане парабеллум.
Наконец, старик начал речь:
— Я вижу, молодые паны пришли сюда с особой целью. И я готов вам помочь. Потому что, если вы просто придете в поселок, на вас сразу обратят внимание. Здесь почти не бывает чужаков. И здесь не любят чужаков. Вам станут задавать много вопросов. Я не спрашиваю, зачем вы сюда пришли и от кого. Я во все эти дела не лезу. Но помочь — могу. Если, конечно, договоримся…
Мирослав долго молчал, сосредоточенно глядя на деда, и наконец решился:
— Да, нам нужно попасть в поселок. И лучше бы так, чтобы нас при этом никто не видел.
Старый пан изобразил задумчивость, хотя было очевидно, что ответ у него уже имеется.
Сделав вид, что на него нашло озарение, старик воскликнул:
— Так ведь я вот уже три дня обещал пану коменданту отвезти воз сена! Почему бы молодым панам не укрыться внутри? Я заведу подводу в тупичок — там стоит брошенное здание почты. В нем вы можете отсидеться до темноты. А там уж не мое дело.
Мельников отреагировал на предложение с сомнением. Он не слишком доверял спонтанным предложениям чужих людей. Особенно в этой стране, где никак не поймешь: кто и за кого сражается. Что стоит этому деду сдать их тамошним хлопцам и поиметь с этого какую-нибудь выгоду?
Но Мирослав гораздо лучше понимал психологию соотечественника. Он-то видел, что перед ним не тупой жадный жлоб, готовый за лишний грош на что угодно. Дедушка был хитрый. Да и то, что он приютил внучку, полуукраинку, выдав ее за чистокровную полячку, свидетельствовало — не такая уж он сволочь… Или догадывался, за кем настоящая сила.
