— Хорошо, что вы сказали — рыжее
[50]
искать. Вот тут рыжевье точно есть.
— А как вы его нашли? Не поделитесь опытом? — с любопытством спросил Еляков.
— Да я сам точно не знаю, товарищ капитан. У меня на него вроде как чутье. — Парень помолчал и добавил: — Я до того, как в сорок втором стали из лагерей посылать в штрафбаты, был домушником. С одиннадцати лет… Четыре судимости. И учили меня та-акие мастера… Они еще нэпманов шерстили. А нэпманы-то хорошо свои денежки прятали. Не только от нас, но и от ваших товарищей… Но это дело прошлое.
— Да уж по твоим медалям и нашивкам вижу, что прошлое
[51]
.
— Это точно. Вор — не вор, а Родина все-таки одна. Да к тому же я наполовину цыган. А эти гансы цыган за людей не держали. Убивали всех. Так что пусть с Советской властью у меня были конфликты, но немцев мне любить уж точно не за что.
— А все-таки чутье — это как? Какой-то мистикой отдает.
— Никакой мистики. Опыт. Товарищ капитан, я ведь вас не из любопытства спросил — шпион он или нет. Хотя, понятное дело, шпионов я только в кино видел. Но так понимаю — кого попало к врагу не посылают. А значит, они люди хитрые и их специально учили. Не то бы ваши люди их сразу бы переловили. А фрайер — он и есть фрайер. Уж вы поверьте моему большому опыту: соображалки у обычного человека мало… Он действует по нескольким обычным схемам. Вот, к примеру, куда чаще всего прячет деньги обычный человек? В белье. Если интеллигент — то в книги. Это сложнее, но тоже почти всегда можно догадаться — в какую из них. Да и в других случаях — всегда верные приметы имеются…
Парень оживился. У Елякова мелькнула мысль, что советской милиции, возможно, еще придется не раз с ним встретиться после того, как Коньков поменяет погоны на цивильный пиджачок. Уж больно шустрый. И уж больно увлеченно он заговорил о своей довоенной «профессии». Но кому какое дело! Пусть потом у милиции голова болит.
Между тем Коньков продолжал «лекцию»:
— Глядите, товарищ капитан, видите, на стене картина висит? Я за ней первым делом посмотрел. Потом — буфет. Ценности прячут в посуде, в белье, под коврами, в книгах, в полу делают тайники… Этот думал, что самый хитрый. Да только тоже ничего нового он не придумал.
Коньков подошел к буфету.
— Вон, видите, царапины на полу? И буфет стоял слегка косо. Вот и все. Он эту бандуру отодвинул — засунул туда пакет, да и придвинул обратно. Детский сад. Но вы бы полдня искали.
— Только боюсь, не то это. Хотя…
Еляков подошел к стоящему посреди гостиной большому круглому столу.
— Дай-ка нож, — обратился он к солдату.
Капитан взял пакет, оказавшийся довольно тяжелым, разрезал веревку и развернул пергамент. Ярко сверкнул желтый металл и какие-то камешки. И в самом деле — золото. Но разочароваться он не успел. Потому что тут же, под цацками, лежал бумажный пакет из плотной бумаги в половину листа. Еляков открыл его и увидел какую-то схему.
— Пан Мысловский, а почему вы велели ему искать ценности?
— Да потому, что этот Йорк, как выражается пан солдат, фрайер. В Польше воры говорят «цвель». Я вырос на окраине Варшавы, в рабочем районе. Среди людей, живших на нашей улице, далеко не все были сознательными пролетариями. И хулиганов, и воров было полно. У нас многие мальчишки мечтали стать ворами. Выбор-то был небольшой. Либо на завод, либо воровать… Так что я кое-что видел и слышал… И вот я подумал: такой человек, «цвель», все, что у него ценного, положит вместе. А этот Йорк, он ведь был еще и интеллигентом. Да не просто интеллигентом, а привилегированным, который жил при нацистах на особом положении. Такие люди обычно не слишком практичны. К тому же он ведь, как я понимаю, не собирался тут поселяться надолго. Значит, легче в случае чего проще забрать, если все вместе сложено. Когда из Варшавы в сорок четвертом обыватели бежали — уж я-то насмотрелся, как и что с собой хватают.
— Товарищ капитан, а можно мне за отличную службу вон из того шкафа кое-что прихватить?
Еляков открыл дверцы и увидел несколько бутылок — с французским коньяком, какие-то ликеры и вина.
— Да ты ведь и так прихватил? — Еляков кивнул на подозрительно оттопыривавшийся карман галифе Конькова.
— Есть грех, — не смутился Коньков. — Все равно ведь добро пропадает.
— Бери остальное. Черт с тобой. А то бы без тебя тут хрен знает сколько бы ковырялись.
Дурной пример заразителен. Еляков и Мысловский остались ночевать в Зенебурге и выгребли все винные запасы, которые не сумел утащить Коньков. Сдав ценности майору, уединились и, попивая вино, стали рассматривать находку.
Это были две очень аккуратно вычерченные схемы. Чувствовалось, что делал их профессионал. Одна из них изображала план какого-то строения, вернее, его части, поскольку несколько нарисованных проходов или коридоров уходили в никуда. Здесь же были обозначены мины, сквозь которые пунктиром был указан, видимо, путь проникновения внутрь. В правом верхнем углу заковыристым почерком было написано: «бункер XZ-217», а чуть ниже — «Клаус Дикс, оберст-лейтенант, 25.04.44». Что ж, все тут нарисованное могло быть и каким-нибудь большим бункером. Другая схема. Она изображала план некоего здания, из которого, надо полагать, вел ход в тот самый бункер. Но смущало то, что оно, это самое здание, судя по схеме, находилось явно не в Черном лесу. И даже не в белом поле. А в городе! Вот улица, вот другой дом… Третья схема изображала город, точнее его часть. Южнее объекта — помеченного крестом дома, находилась большая река и какой-то остров.
Дверь распахнулась, и на пороге возник майор Щербина. Он был несколько грустен. Дело в том, что коменданту в последнее время было тяжело. Он было пристрастился коротать вечера за уничтожением найденной в каком-то богатом брошенном доме коллекции вин. Но лейтенант Мельников уехал. В одиночку русскому человеку пить как-то непривычно. А больше офицеров в городке не имелось. Не с рядовым и сержантским составом же выпивать! Это уже вовсе ни в какие рамки не лезет. Вот теперь он зашел, чтобы пригласить гостей на дружеские посиделки. Увидев, что они заняты, он было подался назад, но его острый взгляд артиллериста заметил карту города, которой Еляков прикрыл остальные документы. Карту-то что секретить?
— Родные места, — бросил он.
— Какие места? — не понял Еляков.
— Да вон у вас карта лежит.
— Вы знаете, какой это город?
— Мне-то его не знать! — рассмеялся Щербина. — Да я эту карту до смерти буду помнить. Вон там, на берегу Прейгеля, стоял наш дивизион… А вон тут мы через Прейгель переправлялись. И наступали в сторону вокзала. Ладно, я пошел, когда освободитесь, заходите ко мне…
