Лопухин с трудом сдерживался, чтобы не вскочить. Мальчишка был прав. Дурное место. Газы там или не газы, но…
Но не нестись же сломя голову впотьмах через чертову эту трясину! А ведь именно этого и хочется. До судорог в напряженных ногах хочется вскочить, подорваться и бежать, бежать!
Верный путь, чтобы угодить в какую-нибудь ловушку. Ухнешь, только круги по воде.
«Так, поди, и пропадали, – подумал Иван, – люди-то, так и тонули. Понаслушаются историй вечером у костерка. И начинает мерещиться… А там уж и до беды недалеко! Все можно объяснить с рациональной точки зрения. Все. И даже этого урода… Воняло же? Воняло. Вот и галлюцинации. Сероводород! Точно. Тухлыми яйцами воняет, вот и мерещится».
На какой-то момент ему показалось, что он нашел хорошее, добротное объяснение. Если бы не ужасающая реальность происшедшего.
«Но что я знаю о галлюцинациях? Ничего. Может, все так и происходит. Откуда мне знать? Я ж не касался его. – Лопухин с отвращением подумал о том, что мерзкого урода надо было потрогать. – Надо было пальнуть в него! И делу конец! Мертвец не мертвец, галлюцинация или еще чего, пуля разбираться не станет. Сразу все будет ясно. В следующий раз так и сделаю».
Он почувствовал, как расслабляется тело. Как становится будто бы теплее.
«Хотя по привидениям стрелять… – уже лениво подумал Иван. – Все одно что в воздух. Только патроны зря тратить. Нечего… Глупость какая-то. Патроны на немца надо оставить. Чтобы гады… знали…»
Тяжелый день, переход по болоту, постоянное бегство дали себя знать. Иван провалился в сон, как в прорубь. И испугавшись этого неожиданно нахлынувшего чувства защищенности, покоя, вздрогнул, проснулся и открыл глаза.
Костер горел по-прежнему. Только взошла желтая луна и по небу теперь неслись рваные, черные облака. В этом неясном, призрачном свете Иван увидел Кольку, который, не меняя позы, сидел на своем прежнем месте. Немца, скорчившегося в позе зародыша. И… Темную, здоровенную тень, стоящую за Колькиной спиной и растущую будто бы из земли!
«Проспал!» – мелькнула испуганная мысль.
Немец или тоже заснул, или был уже мертв, а Колька… Иван увидел в слабых отсветах костра, что парнишка изо всех сил зажмурил глаза, вцепился пальцами в худые колени и дрожит, дрожит…
Странно, но в этот момент из головы Ивана начисто вылетели все мысли о том, что пули надо беречь для немца, все рассуждения о сероводороде и галлюцинациях, все вылетело, начисто! Остались только судорожно зажмуренные в ужасе глаза ребенка и черная тень.
– На меня! – гаркнул Лопухин, выдергивая «наган». – На меня!!!
Он дважды нажал на спуск. Револьвер рявкнул и коротко ударил в ладонь.
Полыхнуло огнем. Пули свистнули в воздухе. Тень вздрогнула и откатилась назад – словно не было у нее ног, а только болотная тина да грязь.
Немец с воплем шарахнулся куда-то в сторону. Заверещал подраненным зайцем.
Иван перепрыгнул костер, заслоняя собой паренька, выставил вперед оружие. Но тень уже пропала. Ушла в черную неспокойную воду.
– Сука! – Лопухин прицелился в то место, где утонул ночной пришелец. – Сука!
Он обернулся, рыская стволом по сторонам, схватил Кольку за локоть. Тот забился, взвизгнул по-девчоночьи, начал вырываться.
– Да я это! – закричал Иван. – Я! Глаза открой, парень!
Парнишка обмяк, а потом кинулся Лопухину на грудь.
– Спокойно… Спокойно… – Иван чувствовал, как тяжело бухает его сердце. – Спокойно…
И ничего не рождалось в его голове, кроме этого заклинания: «Спокойно… Спокойно…» Куда только подевались рациональные рассуждения?
Снова завопил немец, и что-то тяжелое ухнуло в воду.
Иван бросился в темноту, увлекая за собой сопротивляющегося паренька. Потом остановился, подхватил несколько горящих веток и с этим импровизированным факелом побежал на крик.
Ганса они ухватили в последний момент. Немец ушел в воду с головой и только руками еще цеплялся за жалкие кустики. Лопухин упал на живот, схватился за бледные и холодные руки. Немец неожиданно сильно потянул вниз, в воду.
– Колька! Ноги держи! Ноги!
Парнишка навалился на Ивана. Вдвоем они с грехом пополам начали вытаскивать доктора на сухое место. Показалась голова, облепленная тиной и грязью. Потом трясина чавкнула и выпустила тело. Кошмарная вонь забивалась в ноздри, мешала дышать.
Лопухин оттащил Ганса подальше. Умудрился подхватить чуть не погасшие ветки и, размахивая «наганом», огляделся. Справа мелькнула на фоне костра быстрая тень.
Иван дернулся в ту сторону, но никого не увидел.
Немец тяжело булькал, хрипел. Видимо, наглотался воды.
– Ну, суки… Суки… – Лопухин слышал, как чавкает вода на гати. Как ходуном ходят бревна болотной дороги. Мертвая топь вокруг неожиданно ожила, наполнилась звуками. Изредка через разрывы в облаках выглядывала луна, освещала многочисленные круги на воде и пряталась обратно. – Что же это за хрень?
Немец завозился, засучил ногами. Иван обратил внимание на то, что ботинки доктор, видимо, оставил в болоте. Белые, облепленные грязью ступни с неожиданно длинными ногтями скребли почву.
Лопухин нахмурился. Но тут в болоте позади них оглушительно бухнуло, Иван дернулся, обернулся и увидел опадающий столб воды. И дорожку юрких бурунчиков, двигающихся в направлении островка.
– Твари!
За спиной истошно завизжал Колька.
Лопухин мигом позабыл про все, прыжком развернулся и увидел, как немец, ухватив мальчишку за ноги, тянет его в болото. Хрипло рычит. Булькает. А изо рта доктора льет какая-то гадкая вонючая жижа.
– Что ж ты делаешь, паскуда! – Иван мигом скатился вниз, ухватил парнишку и уже примерился врезать фашисту ногой в лицо, но вдруг неожиданно ясно увидел, что это никакой не Ганс. Не доктор. Да и вообще, наверное, не человек! Мелькнули в лунном свете провалившиеся белесые глаза, отгнивший нос и черный провал рта, извергающий болотную грязь пополам с пиявками.
Иван обхватил верещащего мальчишку под мышки и вдарил что было сил по мерзкой харе сапогом. Отвратительно чавкнуло. Болотная тварь ослабила хватку, но не отпустила парня, продолжая тянуть его к воде.
Лопухин уперся в скользкую траву, умудрился вытащить «наган», прицелился в жуткую голову, но выстрелить не успел. Существо разжало руки и в один миг растворилось в трясине.
– К костру! Быстрей к костру! – выдохнул Иван и, подхватив обмякшего паренька, рванулся туда, где едва-едва мерцал гаснущий огонек.
43
Лопухин сунул в костер все запасенные ветки. Пламя радостно затрещало, вскинулось. Выбрав толстую ветку с обгоревшей, все еще покрытой суетливыми лепестками огня рогулькой на конце, Иван сунул эту дубину в руки Кольке.
