– Иван Лопухин, – прочитал фон Визель. – Был в нашем отряде политруком. Участвовал в ряде диверсионных акций. Принимал активное участие в разработке планов очередных диверсий. Занимался политической и агитационной работой среди простых солдат. Является приближенным генерала Болдина. – Он поднял взгляд. – Нам известно все.
– И чего тогда спрашивать? Если все известно…
– Зачем вам был нужен доктор Струбе?
– Значит, не все известно? – спросил Иван.
Немец схватился за стек.
– Зачем вам был нужен доктор Струбе?!
– Ну зачем еще нужны доктора? Как вас там… фон… – Мысли Лопухина путались. – Что вы идиотничаете, в самом деле? Зачем нужен доктор… Лечить!
– Кого?
– Раненых.
– Много?
– Чего?
– Раненых.
– Пошел ты…
Фон Визель снова ударил Ивана по колену. Потом еще раз. И еще…
Лопухин орал не переставая, но немец бил и бил.
– Зачем был нужен Струбе? Что он тебе рассказал?
– Ничего! Ничего! Ни-че-го-о-о-о!!! – кричал Иван, стараясь увести из-под удара поврежденное колено.
– Где сейчас Болдин?
– Не знаю!
– Куда ты вел доктора? Куда?
– Никуда! Не знаю!
Немец схватил Ивана за горло, сжал холодными пальцами кадык. Лопухин захрипел, задергался.
– Ты мне расскажешь все…
– Sie es erwürgen Sie, der ober-Leutnant,
[9]
– сказал кто-то из темноты.
Фон Визель замер. Иван видел перед собой его водянистые, змеиные глаза.
Затем руки, сжимавшие горло Лопухина, разжались. Фон Визель отошел, отряхиваясь и поправляя китель.
– Von ihm gibt es keinen Nutzen. Dennoch – der Galgen.
[10]
– Ja, aber ich wollte mit ihm reden solange, bis er sich ins Stück des Fleisches verwandeln wird.
[11]
– Bitte. Er Ihren.
[12]
Фон Визель забрал из стола какую-то папку и вышел.
Лопухин, тяжело дыша, ждал, когда успокоится колено, в которое, казалось, кто-то воткнул кусок раскаленного железа.
Тот, другой немец тоже, казалось, чего-то ждал. Его не было видно в темноте. Только красный светлячок сигареты и силуэт.
– Все-таки мясник этот обер-лейтенант… – Голос был глубокий, с аристократическими нотками. – Мясник. Устроил тут комедию в средневековом стиле. Он просто злится, что его выдернули сюда из Гродно.
Немец встал, подошел ближе. На нем была черная форма. В петлицах виднелся дубовый листок. Лицо…
А вот лицо Ивану показалось смутно знакомым. Где-то он видел эту холеную, с тонкими усиками, орлиным носом и хищными бровями физиономию. И пенсне… Видел. Но где?
– Все вопросы образованные люди могут решить и без этих… – Немец кивнул в сторону стека. – Штучек. Вы курите?
Иван молчал.
Немец хмыкнул. Подошел сзади, несколькими рывками освободил Лопухину руки. Тот сразу обхватил больное колено, будто это хоть чем-то могло помочь. Немец отошел за стол, сел чуть боком.
– Скажите, а чего вы запирались? Играли в разведчика? Это совершенно бесполезно, да и болезненно. Редко кому удается удержать секреты при себе. Человечество придумало массу способов развязать язык.
Иван молчал.
– Не жмитесь. – Немец махнул рукой. – Я не собираюсь спрашивать вас о генерале Болдине и остатках его отряда. Этим пусть занимаются другие. Вон тот же фон Визель… У меня к вам разговор другой.
Лопухин все так же молча разглядывал его.
– Да что же это… – Немец шлепнул себя по колену. – Не стоило вас сразу отдавать в руки этому болвану. Ладно… Начнем сначала. Как вас зовут, мне известно, а я – Генрих фон Лилленштайн. В званиях сейчас надобности нет. Побеседуем с вами просто так. Почти неофициально.
И тут-то Иван вспомнил, где видел и профиль этот орлиный, и пенсне, и усики! Только пенсне тогда было разбито, усики залиты кровью и лицо белое, восковое…
Фон Лилленштайн был убит по дороге на Гродно во время рейда сводной роты генерала Болдина.
«Выжил? Ранен был только? Притворялся? – заметалось в голове у Лопухина. – Что происходит-то, черт побери?!»
– Ну как, вы согласны? – поинтересовался Лилленштайн.
– Да, – ответил Иван хрипло. – Только вот пить хочется…
– Это не беда.
Немец встал, налил из графина воды, протянул Лопухину. Тот выпил жадно, обливаясь.
Лилленштайн стоял рядом. Живой. Пахнущий дорогим одеколоном. Отглаженный и чистенький. Но Иван помнил, точно помнил это лицо… Кровь… Хотя форма была иная.
– Легче?
– Да, спасибо.
– Вообще, знаете, я попробую вас заинтересовать… Вы ведь коммунист? Нет-нет, не надо молчать. Мы только-только начали интересную беседу. Мне все равно, кто вы по партийной принадлежности. К тому же ваш товарищ, может быть бывший товарищ, наговорил достаточно, чтобы повесить вас рядом с этим бандитом. Вы, вероятно, видели местную виселицу? Так вот, если наш с вами разговор будет… удачным, то, возможно, лагерь будет для вас лучшим выходом. Поверьте, смерть – это не то, что можно назвать… желанной штукой.
Лилленштайн все так же улыбался, но в глазах… в глазах промелькнуло нечто особое. И Иван поверил. Немец знал о смерти не понаслышке.
– Мне ваше лицо кажется знакомым, – вдруг сказал фон Лилленштайн. – Мы не могли встречаться? Вы бывали в Европе?
Лопухин отрицательно покачал головой, чувствуя, как душа уходит в пятки.
– Но определенно я где-то вас видел. Не могу вспомнить.
– Такое бывает.
– Да-да… – Немец встряхнулся. – Но продолжим, потому что фон Визель не станет долго ждать. Вы готовы к диалогу?
– Давайте попробуем.
Фон Лилленштайн улыбнулся и непонятно почему повторил:
– Попробуем… – Он достал из кармана матерчатый сверток. Положил на стол, развернул. – Я хочу поговорить с вами об этом.
Иван пододвинулся ближе и узнал свой медальон, подаренный ему в далекой карельской деревне. Что там нынче?
– Это мое, – неожиданно для себя заявил Лопухин.
