Этот гонит сумрак ночи, этот – сумерки души.
Вот и гоним – чашу за чашей...
– Еще!.. Еще одну – и все! За новобрачных! Гера, Гестия, хай!
– Ха-а-ай!
Пьян Любимчик, вино проливает, со скамьи валится. Да и мы все не трезвее. Словно после боя – отпускает. Понемногу, понемногу...
– За Елену! За Менелая! Ха-а-ай!
...Белым было лицо Менелая Атрида, когда Прекрасная надела ему на голову венок. Белым – одни глаза жили. Упал на колено, прижался к ее руке...
Неужели она мои мысли прочитала? Или не нужно ей это, сама все поняла?
Богиня!
– Слушай, Дио... Диомед! – Любимчик навалился, задышал на ухо. – А мне Тиндарей девушку одну сосватает! Вроде бы как в награду. Пенелопа, дочь Икария. Познакомили уже – красивая! И хозяйственная, шить умеет.
– Поздравляю! – смеюсь я. – Чтобы лучник да без добычи уехал!
– Э-э-эх! – взлетает вверх иссеченная тетивой ладонь. – Пенелопа – хорошо, конечно... Ну, скажи, Диомед, чего твоя сестра замуж так рано вышла? Я бы... Она такая!.. Обнимешь, губами кожи коснешься... Да ты чего?
Убить его, рыжего, что ли?
Ох, мама, мама!
– Выпьем! – Тевкр Теламонид вскакивает, опрокидывает гидрию прямо на пол...
...Тр-р-ра-ах!
– На счастье! На счастье! – вопит пьяный хор.
– Выпьем! – не сдается саламинец. – За наш союз! За наше братство! Братство лучших! Братство героев! Братство Елены!
– Ха-а-а-а-ай!
– И если что, мы все, как один... Все, как один, бронзовой... железной рукой!..
– Ха-а-а-а-а-а-а-ай!
– Сразу видно – братья, – шепчу я грустному Капаниду, за весь этой пьяный вечер не проронившему даже слова. – Друзей обычно выбирают.
– Жа-а-алко! – вздыхает Сфенел. – Елену – замуж! Жалко... Я, знаешь, думал... Нет, Тидид, я все понимаю, но все-таки!.. Думал...
Вздыхает, бедняга! Что тут скажешь? Наверное, каждый из нас об этом думал – хотя бы на миг краткий. Тонкие золотистые руки, невесомая тяжесть венка из роз на голове...
Будь счастлива, Прекрасная!
– А выпьем еще за!..
Не договорил Тевкр – со скатертью поцеловался.
То-то!
А Любимчик на кратер критский, осьминогами расписанный, покосился, чашу в сторону отодвинул:
– В-все! Дионис, хайре! Слушай, Диомед, ты меня с собой на войну возьмешь? Ты же обещал!
Я только моргнул. Видать, не только Дионис ему пригрезился, но и сам Арей Эниалий!
– На какую войну, Лаэртид?
– На такую! – твердо ответствовал рыжий.
Еще и война ему! Хорошо Одиссею, ему с невестой об овцах и козах итакийских толковать (ведь хозяйственная!), на свадьбах гулять – Менелаевой и своей... и о войне мечтать («Колесницы-ы-ы-ы впере-е-е-ед!»). А нам домой пора! Ванакту-челноку самое время мчаться в Аргос, потому что Атрей уже сидит на микенском престоле, игра продолжается, вот-вот снова выбросят кости...
...А я так соскучился по Амикле! Так соскучился!
Ничего, маленькая! Скоро буду!
Скоро!
«...Ванакт – солнце, а солнце сжигает тех, кто стоит слишком близко. Пожалей эту девочку, спрячь ее, увези!..»
Зачем, мама, ты это сказала?
* * *
...Близкой грозой дышала туча – громадная, непроницаемо-черная, клубящаяся скрытым огнем. Я замер, застыл, превратился в камешек на речном берегу, в тающую ледышку...
– Радуйся, внук! – пророкотал гром. – Радуйся!
– Радуйся и ТЫ, – с трудом выдохнул я. – Кем бы ТЫ ни был...
Громыхнуло. Острая молния унеслась куда-то в близкую бездну.
– Я – это Я!
Закрыть глаза, замереть, исчезнуть... Не могу! Да и есть ли у меня сейчас глаза? Я камешек, я ледышка...
– И я – это Я, ДЕД! Каждый из нас, это – Я.
– Узнаю свою кровь, Диомед! – захохотал гром. – Слушай, внук! Ты сделал то, что нужно было МНЕ – и Я подарю тебе великую славу. Ты ведь этого хочешь?
И снова молния – еще ближе, еще страшнее. Горячая боль опекла лицо...
– Мне... Мне не это нужно, ДЕД!
Гром обрушился со всех сторон – сверху, снизу, отовсюду. Туча клубилась, горячий ветер открывал клочья, уносил прочь.
– Остальное завоюй себе сам, мой нахальный внук! Открою тебе секрет: покорностью от НАС ничего не добьешься. Мне было не легче твоего, Диомед! Мой отец тоже был сумасшедшим. Дерись! Сражайся, пока не победишь – или не погибнешь!
– С кем? – проорал я прямо в черную тьму. – С кем драться? С ВАМИ? С вашей Семьей? С ТОБОЙ?
Мир замер. На миг почудилось: сквозь темную пелену на меня смотрит ЕГО Лик. Холодно, надмирно, безразлично. Но вот что-то живое вспыхнуло в ярких, как утреннее небо, глазах.
– А хоть и со МНОЮ, мальчик. Если бы Я боялся, то до сих пор прозябал бы в чужой утробе. Вам, людям, легче – вам нечего терять! Кем лучше быть – овечьим стадом или львиной стаей? Я не стану помогать, Я превращу тебя в серый пепел, если станешь мешать МНЕ. Но все равно – сражайся! Иначе – ты не МОЙ внук!
Полыхнуло, закрутилось огнем, желтым, невыносимо жарким пламенем, я сгинул, исчез, провалился в Тартар, в безвидность, в никуда...
– Сражайся! – все еще грохотало в ушах. – Сражайся!
...Пот струился по лицу, и не было сил даже привстать, даже провести ладонью по лбу. Нет, неправда! Этого не было! Просто сон, страшный сон, такие иногда снятся перед рассветом...
«Покорностью от НАС ничего не добьешься!
Сражайся!»
* * *
Я так и понял – случилось!
Понял, когда в чуткой вечерней тишине простучали возле окон копыта, когда засуетились куреты, когда хлопнула дверь, и Мантос, старшой гетайров, быстро поклонившись, взглянул мне прямо в глаза...
Тегея – маленький пыльный городишко среди гор. Даже не городишко – полтора дома на холме. Мы как раз собирались ужинать, и Любимчик начал рассказывать одну из своих бесконечных баек...
(Увязался-таки со мной рыжий! До Гереи Аркадской проводить вызвался. Стада Лэртовы, оказывается, возле той Гереи пасутся, пригляда требуют. Хозяйственный парень!)
– Из Калидона, ванакт. Война!
В темных глазах курета – темный огонь. Соскучился по Арею, чернобородый!
А я на Одиссея покосился. Ведь ляпнул он перед отъездом о войне! Спьяну, конечно, но все-таки! Накаркал – или угадал?
– Гонца сюда!
А в голове уже мысли в строй становятся, латами звенят. Локры напали? Пираты? Мятеж? Но почему сейчас? Только-только Атрей венец золотой надел...
