По мере продвижения по Пху они узнавали все больше и больше, наконец в одном небольшом селении им сказали, что на берегу речушки, которая впадает в Пху слева, в половине дня пути находится селение, где живут феринджи. Эжен всполошился, заторопился, но Гардан остановил ого. - Может, в этом селении вовсе нет наших друзей. Не кипятись, Эжен. Мы его завтра осмотрим. Торговать еще есть чем. Эжен весь сгорал от нетерпения, но приказа Гардана не смел ослушаться. Показалась речка, о которой говорили жители ближайшего селения. Судно свернуло в нее и поплыло среди близких берегов. Река изрядно пересохла и обмелела. Стоял конец сухого сезона, дожди давно уже не выпадали. Жара была убийственной, и близость реки нисколько не убавляла ее. Лишь частые купания несколько скрашивали мучения. - Час пути - и мы у цели, Эжен, - наставлял юношу Гардан. - И прошу тебя - не показывать открыто наш интерес к португальцам. Особенно в случае встречи со своими, иначе все может погибнуть. Держись спокойно и наблюдай. Татарин был спокоен и сосредоточен на чем-то своем, и Эжен, глядя на него, тоже вроде успокоился. Действительно, через час умеренной гребли показалось большое селение хижин в пятьдесят. Лодка подошла к бревенчатому причалу. Жители спешили за покупками, а Гардан уже выкладывал свой товар, готовясь к длительным торгам. Незадолго до вечера торг почти завершился, когда к лодке подошли двое португальцев. Они резко выделялись среди местных жителей своей необычной одеждой, которая, правда, превратилась в лохмотья, но выдавала их с головой, как и шляпы, блином сидевшие на их лохматых головах. Они подошли и внимательно пригляделись к Гардану. Один спросил: - Мы не встречались с вами раньше, сеньор? Гардан, коверкая португальские слова, стал уверять, что встречи не было. Они разговорились, вспоминая места, в которых всем доводилось бывать. О Сириаме заговорил первым португалец. Гардан с интересом слушал, достал кувшин с вином, подал кружку португальцу. Тот обрадовался, выпил и с благодарностью закивал. Гардан угостил и другого. Не прошло и получаса, как португальцы выложили ему все, что знали. Их в селении тридцать один человек, некоторые с семьями, но таких мало. Остальным, кто без семьи, выделили по молодой девушке в жены. - Пьер, пушка, бу-бух! Моя в Гоа знать его, говорить с ним, - Гардан старательно коверкал разговор, пытаясь навести португальца на нужную тему. - Пьер? Не тот ли это француз, что командовал артиллерией в Сириаме? - Сириам, француз! Тот, тот! - Его тут нет, приятель. Он в другом месте, но я не знаю, где именно. Мы раньше его были сюда отправлены. Ищи. - И он подозрительно поглядел на Гардана. Гардан быстро поблагодарил португальцев, подарил им по шляпе, и те удалились, оборачиваясь и переговариваясь. - Так, Эжен, одно дело сделано! Здесь Пьера нет. Уже одной заботой меньше. А это селение, судя по всему, одно из самых больших, где поселились португальцы. Плывем дальше. - Ты узнал, куда теперь нам надо? - Вверх по течению Пху. Все селения располагаются вдоль левого берега этой реки. Это уже лучше, чем рыскать по всей округе. Завтра в путь!
Утром не проплыли и двух часов, как остановились у селения на берегу. Гардан прикинул и решил, что хижин тридцать тут будет, значит, и португальцев может быть немного. Они причалили, начался торг. Тут же пришли четверо феринджей поглазеть и купить что-нибудь нужное. Гардан вполне смахивал на индийского купца, за кого, собственно, он себя и выдавал. Пришлось остаться тут до вечера, а потом и заночевать. Зато Гардан узнал, что в селении больше двадцати феринджей, но Пьера и его друзей тут нет. Португалец рассказал, что один из пленных пытался бежать и теперь ходит с деревянной колодкой на шее. А другой умер, вон его могила видна даже с берега, ибо соотечественники поставили на ней огромный крест. - Есть еще два селения недалеко. Одно на берегу Пху, другое у речушки, которая в часе гребли. Завтра посетим их. Эжен пытался торопить Гардана, но тот был непреклонен: - Ни к чему нам спешить да показывать свой интерес. Заподозрят, схватят - будем тоже в колодках! Терпи, юноша! К полудню прошли речку, на которой было селение феринджей, но Гардан не вошел в нее. Впереди виднелось другое, и он решил сперва проверить его. Все и в этом селении оказалось таким, как и в предыдущих. Друзей здесь не было. Но Гардан узнал, что в селении на речушке умер старый капитан, советник де Бриту, и что там живут французы. - Эжен! Мы, кажется, у цели! На берегу речушки, которую мы пропустили, живут наши!
Глава 15
– Капитан, как помочь тебе, скажи? - в голосе Пьера слышались отчаяние и безнадежность. - Пьер, дорогой, - тихо говорил капитан слабым голосом. - Не надо так волноваться. Я рад, что скоро умру. Такая жизнь не для меня. И еще я рад, что не доставил вам много хлопот. - Но разве можно так говорить, капитан?! Они сидели в тени арековой пальмы. Рядом стоял сосуд с водой. Пьер часто смачивал тряпку и обтирал потное, тощее и дряблое тело капитана. Он сильно похудел, лицо стало костистым, некрасивым. Фернан сидел рядом, безучастно смотрел в пылающее небо, мечтал о прохладе и тишине. Его раздражал разговор друзей. Он видел, что капитану ничто не поможет, и попытки Пьера облегчить страдания друга казались ему глупыми. Он молчал, далее не мог разозлиться как следует и тут увидел свою молодую жену Кха. Та несла кувшин с водой, ее легкая молодая походка с покачиванием бедер взволновала его куда больше, чем болезнь капитана. Улыбка тронула сухие губы Фернана. Он представил под собой ее маленькое упругое и податливое тело, и ему стало радостнее. Желание нахлынуло на него. Поднявшись, он поплелся за Кха, плотоядно кривя губы. Фернан продолжал тщательно следить за своим лицом, часто брился и подстригал усы и маленькую бородку, но в одежде был чересчур небрежен. Он ходил лишь в одной набедренной повязке, часто окунался в теплую мутную воду речушки, которая все больше мелела и теперь доходила лишь до колен. Капитан проводил глазами Фернана, повернулся к Пьеру. Лицо его выражало довольство и даже некоторую радость. Но сказал он не о себе: - Мне не нравится сейчас Фернан, Пьер. - Пусть живет, как знает, капитан. Нам всем очень трудно. У него сейчас вроде как медовый месяц, молодая жена, и это скрашивает ему жизнь. Что в этом плохого. Он доволен, а что еще нужно человеку? Может быть, это его счастье. Маленькое, но его. - Возможно, ты и прав, Пьер. Ты добрый и отзывчивый человек. Однако у меня остается мало времени, а хотелось бы умереть с чувством выполненного долга. Мне хочется сделать тебе нечто хорошее, если ты сможешь этим воспользоваться, Пьер. - О чем ты, капитан? - Мне уже ничего не надо, а у тебя семья, дети и свое дело. Сын тебя наверняка ищет, я уверен, терзается в поисках способов вызволить тебя из неволи. - Капитан замолчал. Он устал и ему хотелось отдохнуть. Он прикрыл глаза, подождал малость. - Так вот, Пьер, хочу высказать тебе мое желание, прошу выслушать его и запомнить. - Говори, капитан, я все исполню, как скажешь. - Если сумеешь, мой Пьер, - слегка улыбнулся капитан. - Я говорю о том тайнике, который мы с тобой использовали для хранения своих накоплений. Помнишь, на островах Мергуи. Мы с тобой туда плавали прятать сокровища. - Помню, конечно, но это было так давно, и я свое тогда же забрал и использовал. - Ты, но не я, мой Пьер. Я лишь около половины ценностей забрал оттуда, остальное так и осталось лежать. Ты помнишь это место? - Лишь приблизительно, капитан. Столько лет прошло, а островов так много. Нет, капитан, сам я не нашел бы сейчас это место. - Я знаю, Пьер. Потому будь предельно внимателен и слушай. - Капитан в который раз прикрыл глаза, и Пьер не стал задавать вопросы. Он ждал, когда капитан отдохнет. Тот несколько раз сглотнул, кадык задвигался на худой шее, наконец открыл глаза, поглядел в лицо Пьеру и продолжил: - Так вот, Пьер, запоминай и рисуй на песке… Возьми палочку. Пьер исполнил его приказ и стал ждать. - Остров Селиор ты найдешь легко. Запомнил? От самого северного мыса этого острова на запад, пятьдесят две морские мили. Увидишь длинный остров с заметной скалой на самом окончании мыса на севере. От этого мыса держи точно на северо-восток до пролива между двумя крохотными островками. Они легко заметны. Пролив длиной в несколько сот футов, но пройти легко, он глубок и неопасен. Пройдя пролив, сразу же увидишь скалистый островок с множеством рифов и высокой скалой на южной оконечности с четырьмя пальмами на вершине. Это и есть место, где лежит наш клад. Ты должен вспомнить, бывал там не раз. Капитан замолчал, отдыхая, а Пьер вспоминал и теперь ясно представлял все те места, о которых рассказывал капитан. А тот продолжал: - Остальное ты знаешь, но помни, Пьер, нырять в грот очень опасно, если сделать это не вовремя. Только в полнолуние, когда перепад отлива и прилива наибольший. Лишь тогда можно донырнуть до грота, иначе задохнешься и погибнешь. - Я помню, капитан. Но зачем мне это? - Ты же знаешь, что у меня никого нет, я потерял все связи с родиной и ты моя последняя надежда. Ты мне как сын, и кому же, как не тебе, я могу оставить свое достояние? Бери и владей по своему усмотрению. Это приказ, Пьер, а ты всегда отличался исполнительностью. Обещай мне выполнить эту мою последнюю волю. Но для этого тебе нужно вырваться отсюда. Капитан замолчал, откинулся назад и лежал тихо, спокойно, на лице его блуждала тихая полуулыбка. Пьер поглядел на лицо капитана, и ему показалось, что тот умирает. Он с тревогой наклонился к нему, взял руку и пощупал пульс. Капитан встрепенулся, открыл глаза: - Пока не время, мой Пьер. Я еще несколько дней протяну. Ты все понял? - И когда Пьер кивнул согласно, капитан сказал: - А теперь оставь меня одного, но сперва дай попить. Пьер исполнил просьбу, затер чертеж на песке, предварительно задержав на нем взгляд, и удалился. Теперь те, у кого были жены, а они были почти у всех, кроме отца Юлиуса, иезуита, имели отдельные хижины и жили с молоденькими девочками. Пьера встретила улыбкой девчушка лет тринадцати. Она готовила рис на очаге из камня, помешивая его деревянной ложкой. Пьер смущенно поглядел на нее, молча уселся на топчан, покрытой циновкой. Девочка приветливо поглядывала на него, а Пьер вспоминал недавние встречи с ней, робкой, испуганной и подавленной таким решением старосты. Она боялась такого страшного феринджи
[7]
, но старосты боялась сильнее. Пьер принял ее, но отказался жить с ней, как с женой, постаравшись объяснить ей причину отказа. Вначале девочка обрадовалась этому, но потом увидела его доброту и ласку и даже загрустила. Пьер не знал, что она обращалась к знахарке и колдунье за помощью. И теперь ждала действия приворотного зелья, которое та дала ей. Потому она была так приветлива и нежна с ним. Ее звали Ма Саин, она была миловидной и очень веселой. Девушка с улыбкой поднесла Пьеру лист банана с горкой рассыпчатого риса, политого соусом с крохотными кусочками мяса. Пьер посмотрел на неё и невольно залюбовался приветливостью лица и завлекательной улыбкой. Ему подумалось, что она такая молоденькая, а уже знает, что надо делать с мужчиной. Он взял лист с рисом, пальцы их соприкоснулись, и он ощутил вдруг жар, разлившийся по его телу. Он удивился, смутился, и это не ускользнуло от Ма Саин. Она так грациозно повела плечами, что Пьер забыл о пище и стал пожирать ее глазами. Желание захватило его, мысли затуманились, а Ма Саин, озорно оборачиваясь в его сторону, расстелила циновку на полу. Она подошла к нему, положила на его плечи свои смуглые руки, обвила шею и приникла к нему пухлыми губами. Девочка что-то шептала, но Пьер не понимал слов, а лишь пытался сопротивляться нахлынувшему желанию. Он положил лист с рисом, пробормотал: «Пейзутин барэ! Большое спасибо!» Как он оказался на циновке, он потом никак не мог вспомнить. Но было поздно. Он весь был во власти страсти, под ним извивалась маленькая девочка и принимала его настолько восторженно, что остановиться он уже не мог. Лишь потом, лежа рядом, он переживал случившееся и думал, как могла эта маленькая чертовка так искусно совратить его, опытного и мудрого человека. Перед глазами возник образ Ивон-ны, который был так ярок, что Пьер задышал тяжело и прерывисто. А Ма Саин нежно гладила его грудь, прижималась к ней и шептала неразборчивые слова, в смысл которых он не вслушивался. Он был оглушен и подавлен случившимся и все недоумевал, как могло такое случиться. Но что больше всего его удивляло, так это полное отсутствие злости на Ма Саин. Ему было просто стыдно за то, что пришлось воспользоваться телом такой юной девочки. Утешало лишь то, что, по местным обычаям, такое случалось сплошь и рядом. Здесь это было естественно. И когда Ма Саин вновь заставила его овладеть ею, он окончательно решил, что без чар тут дело не обошлось. И Ма Саин тут же поведала ему, что так и было, что колдунья дала ей настой трав и еще несколько разных амулетов, которые он в предыдущие дни находил в своей постели. Пьер вспомнил, что даже поругал девочку, но та тогда лишь лукаво улыбалась и отрицала все. Ему стало легче от сознания того, что не он повинен в случившемся. Вдруг торопливые шаги затарахтели по твердой выжженной земле. В хижину ворвался Арман и вытаращился на голого Пьера и девочку рядом с ним: - Ты что это?1 Пойдем быстрее, там капитан умер! - Ты что?! - закричал Пьер, вскакивая. - Как умер, я же с ним только что разговаривал! Это точно, ты правду говоришь? - С чего бы это мне врать тебе, Пьер! Пошли быстрее, там уже все наши собрались. А ты тут голый валяешься. Что, свершилось у вас? - И по тому, как засуетился и заспешил Пьер, Арман понял, что он угодил в точку. - Ну и слава Богу! Хоть одной заботой меньше. Побежали. Капитана уже перенесли в хижину, и португальцы обмывали его тело речной водой. Распоряжался всем отец Юлиус. По этому поводу он натянул на свои отощавшие плечи обрывки старой сутаны. Пьер подошел ближе. Все расступились, зная, что они были лучшими друзьями. Капитан лежал с лицом умиротворенным, спокойным. Бородка, а он только сегодня подбрил ее, задралась кверху, а усы были задорно закручены. Пьер наклонился и поцеловал уже холодный лоб своего друга и учителя. В голове было пусто, а в горле застрял комок, который он никак не мог проглотить. Он перекрестился и молча отошел, давая возможность отцу Юлиусу продолжить свое дело. Подходили жители деревни, молча смотрели на покойника и уходили. Их страх перед феринд-жи еще не прошел, а смерть таких людей казалась еще страшнее. Капитана похоронили за селением, поставили на могиле тиковый крест, из-за которого Арман поссорился со старостой. Тот никак не хотел уступить ему такое дорогое дерево. Но все обошлось благополучно, француз переспорил туземца. Арман вспомнил, как совсем недавно португальцы решили показать свою силу и попытались использовать дешевую силу крестьян для сельскохозяйственных работ. И что из этого вышло. Приплыло начальство, распорядилось высечь виновных, в число которых попал и отец-иезуит, зачинщик и организатор бунта. Ему было запрещено проповедовать учение Христа местным жителям, а сами португальцы отказались на него работать. Теперь он пыхтел сам на своем участке, готовя его к посеву риса. Паства хохотала над ним и его потугами вернуть власть. И лишь теперь все отдали в его руки заботы об умершем. А Пьеру вдруг показалось, что это кара Божья за его прегрешения. На время он даже отказался от Ма Саин. Правда, теперь она потребовала, чтобы ее называли иначе - До Саин, как замужнюю женщину. Так здесь было принято. Пост, однако, длился недолго. Не прошло и двух дней после похорон, как До Саин удалось опять соблазнить Пьера, и потом это вошло в обычай, от которого он лишь в мыслях отказывался. На деле же все обстояло иначе. Пьер теперь стал глядеть и на Фернана другими глазами. Тот уже не казался ему странным меланхоликом и погибшим человеком. Вполне возможно, что Фернан только здесь почувствовал себя счастливым. Пока всех поселенцев продуктами снабжали жители селения, но подходило время, когда им самим придется обрабатывать землю. Уже сейчас надо было готовить рассаду риса, землю для высадки этой рассады, потом заливать чеки водой, а уж потом, когда рис созреет, убрать его, обмолотить, провеять и сохранить. Сколько пота придется пролить для того, чтобы не умереть с голоду, ибо на одних бананах и манго долго не протянешь. Можно, конечно, рыбной ловлей заняться, но на все это нужен труд и умение, навык, а его-то ни у кого и не было. Пьер с нетерпением ожидал сезона дождей, надеясь на наступление прохлады. Он не знал, что эта прохлада не наступит, а влажность лишь усугубит страдания от духоты и жары. А непрерывный дождь, потоками заливавший землю, будет нагонять тоску еще большую. В Сириаме смена сезонов проходила более незаметно. И сколько еще времени придется привыкать, чтобы научиться здесь жить, в чужом климате, в чужой земле, среди чужих людей. Разумом Пьер был готов к такому повороту судьбы, но душа восставала против этого. И тут произошло то, чего он никак не ожидал.
