Этот Картер со своей кепкой и палкой ничего для меня не значит. Но я знаю: я хочу, чтобы он остался. Я смотрю, как он уходит в туман по холодному, ровному песку, и, когда туман уже почти поглощает его, я вижу, как он оборачивается и кричит:
— Идите за мной. Последний раз предлагаю.
Секунду он ждет, потом разворачивается и исчезает.
Кажется, мама плачет. Вслед за ней принимаюсь плакать и я. Через минуту она говорит:
— Не волноваться. Не надо волноваться. — Но это не помогает, потому что все мы волнуемся сверх всякой меры.
Затем отец убирает голову в карету и награждает меня неубедительной улыбкой. Он говорит, кучер уверен, что знает дорогу. И словно чтобы подтвердить его слова, карета спущена с тормоза, и мы снова едем. Мы движемся сквозь туман, но этого недостаточно, чтобы успокоить меня. И я сосредотачиваю все мое внимание на песке, летящем из-под колес, чтобы не пугаться слез моей мамы и неубедительной улыбки отца.
Я так успешно кутаюсь в собственный мирок, что почти перестаю бояться. Отец говорит со мной и смотрит на песок, а глаза матери высохли. Но затем карета ужасающе резко тормозит, и мой драгоценный песок останавливается навеки.
Отец снова высовывается в туман, который теперь несет с собой запах моря.
Кучер говорит отцу:
— Сэр, возможно, нам стоит повернуть назад.
Моя рука так яростно сжимает кочергу, будто я собираюсь причинить кому-то ужасное зло. Но тот загадочный механизм, который во мне встрепенулся, снова заклинило, и я остался глядеть на огонь, вцепившись в каминную полку. Я тыкал и толкал угольки, но они отказались оживать.
Показания горничной
Мне больше всего врезались в память три случая... Вы точно уверены, что мне стоит об этом упоминать?.. Так вот, первый — это когда я проработала в доме всего месяц или два и толком еще не освоилась, я шла через подвал, кажется, на кухню, и увидела, что он сидит в темноте, на ступеньках.
Он вроде как решил, что меня зовут Рози. Не представляю, с чего он это взял. Но миссис Пледжер предупреждала меня, что у него в голове и так все перепутано и что в таких случаях лучше и не пытаться его поправить.
Ну вот, он спросил меня, куда убрали тележки. А дело все в том, что от кухни до лифта в столовую идти довольно далеко, так что в пол коридора вделаны рельсы, и, когда еду нужно подавать наверх, ее кладут в железные ящики и везут на колесиках по рельсам. Я так поняла, что именно за этими тележками и охотится старый Герцог, и сказала ему так вежливо, как только могла, что, по-моему, их все заперли, и собиралась уже пойти дальше, когда он вскочил, схватил меня за руку и стал настаивать, чтоб я помогла ему их разыскать.
Ну, честно говоря, я-то надеялась, что мы их не найдем. Вся эта затея здорово действовала мне на нервы, и я совсем не так обрадовалась, как он, когда мы обнаружили одну тележку в углу за буфетами рядом с главным коридором. Ну, а когда она отыскалась, я извинилась и совсем уж было собралась уходить, но старый Герцог... прошу прощения, Его Светлость... не хотел ничего слышать и настаивал, чтобы я ему помогла.
Вот, и он... ох, я даже не знаю, как сказать... но он заставил меня... заставил... толкать тележку взад-вперед... и его вместе с ней. Он забрался в тележку, туда, где обычно ездят тарелки и миски, и я толкала его туда и сюда по коридорам... и быстро.
Ну, вот я это и сказала. Господи... ох, извините, сейчас, только дух переведу... Ох ты, батюшки... Ну и ну.
Второе... так, что там было второе? А, да. Что они обнаружили Его Светлость... тут я должна сказать, что лично меня при этом не было, но моя близкая подруга Молли там была, а она бы врать не стала... что однажды утром они нашли его в подъемнике, в котором мы обычно возим уголь из подвала. Просто сидел, когда они его подняли. Весь скрюченный в угольном лифте, с таким черным лицом, что любо-дорого.
Молли рассказывала, что была готова завопить — да и кто бы не завопил? — но он прижал палец к губам и опередил ее. Он сказал, что если она очень внимательно прислушается, то сможет услыхать шахтеров глубоко под землей. Сказал, что слышно, как они выкапывают уголь.
Ну, после этого она попросила снять ее с угольной работы. Сказала, что лучше уж она будет подметать каждое утро мавзолей, чем отважится еще раз пережить подобное.
Третье, что я никогда не забуду, и последнее, что мне хотелось бы здесь упомянуть, случилось не так уж давно, когда я шла с утра на работу, прямо на рассвете. Я уже подходила к дому и думала о том, как оживает природа и как пахнет весной, и тут вдруг вижу — на дереве болтается странная штука. Очень необычная. Я еще подумала, что она выглядит совсем как человек. Ну конечно, это и был человек. Сам Герцог, зацепившийся брюками. Висел себе на дереве.
Я подошла и окликнула его. Спросила, не нужно ли ему как-то помочь. И он объяснил, что разведывал обстановку с бутонами и, кажется, зацепился брюками за сучок, Я спросила, давно ли он там висит, а он сказал, что не очень, но что, если уж я собираюсь оказать какую-нибудь помощь, мне следует поторопиться, потому как неизвестно, сколько еще продержатся брюки. А падать было прилично.
Тогда я пошла и позвала Клемента, который тут же побежал к нему. Пришлось взять лестницу, чтобы его снять.
Да уж, такое захочешь — не забудешь. Его Светлость висит на дереве.
Из дневника Его Светлости
3 февраля
Должно быть, у меня переутомление или какое-нибудь нервное истощение. Что-то со мной определенно не так, ибо в последнее время я страдаю от явлений, которые могу описать только как «представляй™» — краткие смещения памяти. Все утро меня донимали воспоминания о шпилях из Эдинбурга, которые беспрестанно скребли мой череп изнутри. Позже, днем, пережил сущий кошмар с картинкой головы, которую дал мне Меллор, — френологическая схема, где человеческие свойства представлены таблицей крохотных фигурок.
Я пришпилил ее к стене над своим алтарем и стоял, созерцая различные комнаты в голове. Я медленно переходил от одной комнаты к другой, и все шло как по маслу, когда я вдруг увидел, что один из этих малюток ерзает на стуле. Ничего особенного, просто потягивается, как это делают, долго просидев в одной позе. Когда я взглянул на него еще раз, он снова был совершенно неподвижен, но теперь сидел, как мне показалось, немного более натянуто, словно задержав дыхание. Я ждал, не сводя с него глаз, пока, наконец, он едва заметно не вздохнул.
Потом я заметил пожилую леди в соседнем отделении, которая как ни в чем не бывало почесывала голову. Затем девушка из комнаты наверху наклонилась, чтобы поправить шнурок на ботинке. Тут я отступил от картинки и увидел, что все фигурки то и дело приходили в движение и что каждый из них занимался своим делом. «Как удивительно, — подумал я. — Какая гармония. Каждый жилец счастлив в своих четырех стенах».
Но на моих глазах угрюмый малый из комнаты, подписанной «Стяжательство» (скряга, подсчитывающий столбики монет), откинулся в кресле и принялся озираться вокруг, пока его взор не упал на девицу из Музыкальности, которая тихо бренчала на гитаре. Во взоре скряги теперь читалась откровенная похоть. Он поочередно оглянулся через плечи и поднялся на ноги. Затем безо всякого спросу ухватил свою трость и принялся разносить стену между ними, и вскоре предстал перед девицей, оглядывая ее с самым безнравственным видом.
